Рюрик. Полёт сокола

Ещё немного — и показались знакомые берега Вагрии. Благодарные купцы-вагры поспешили с товарами в свой стольный Старгород, а Рарог с побратимами поплыли дальше. И вот лодьи и насады из Велиградского залива одна за другой по извилистым протокам вошли в родную гавань Великого града Рарога. Расположенный на холме, ограждённый высокой и широкой стеной из камня, земли и дерева, окружённый глубоким рвом с водой, он был настоящей крепостью, в которой укрывались окрестные жители во время вражеских нападений. Но сегодня врата широко распахнулись, с радостью встречая благополучно вернувшихся из похода рарожичей. Ткани, пряности, благовония и щедро изукрашенные камнями и перламутром восточные клинки — много разной добычи принесли в своих чревах нагруженные лодьи. Было и пятеро убитых в битве с нурманами, — их семьи получили долю погибших и сверх того — из княжеской казны.

Тонкие восточные паволоки, которые преподнесли матери Рарог и Трувор, не оставили её равнодушной. Но самым дорогим подарком было для неё возвращение сыновей живыми и невредимыми.

— Я уже не чаяла вас увидеть, ведь осенью обещали возвернуться, а вот аж весною пришли.

— Там, где купцы хотели товар с выгодой сбыть, мор перед тем покосил народ, какой там торг! Вообще заходить не стали. Решили далее уходить, аж в море Срединное, потому зазимовать пришлось.

— Я уж глаза фсе выплакала, — причитала жена Рарога Ружена, что сразу повисла на шее мужа со слезами радости, — на дочку-то, на дочку свою погляди! — щебетала она с франкским выговором. Рарог смотрел на родившуюся за время его отсутствия малышку, такую же рыжеволосую, как Ружена, осторожно брал её, целовал жену, обнимал мать и меньшого брата Синеуса. Ружена вмиг осушила слёзы, когда узрела жемчужное ожерелье, серьги с огромными голубыми камнями и перстень тончайшей работы с изумрудом. Только теперь отчаянные мореходы по-настоящему почувствовали, что они наконец вернулись домой. Как бы сам собою начался пир в честь удачного похода, продолжилась раздача подарков.

— Куда в следующий раз пойдёшь, Рарог? — спросил кто-то из гостей.

— Думаю к осени, после Свентовидова дня, на Сицилию двинуться.

— Возьмёшь и меня с собой, брат? — стал просить Синеус. — Не хочу боле дома сидеть.

— Непременно возьму! — пообещал Рарог.

— Тут, брат, гонцы от деда Гостомысла приходили, рекли, что дед нас видеть желает, особенно тебя.

— Так, сыне, — согласно кивнула мать Умила, — передали те послы слова деда, что стар он уже, не можется ему, видеть тебя желает по какому-то спешному делу. Слово важное молвить хочет перед смертью, — тихо произнесла мать, утирая покатившиеся вдруг из очей слёзы.

— Ещё гонцы рекли, что неладно нынче в земле их Словенской, — добавил дядька Добромысл. — Нурманы данью тяжкой обложили, бесчинствуют, грабят. Начали с чуди, веси да мери, а потом и на словен перекинулись. А князья да бояре с купцами более всего о барышах своих думают, а не о едином отпоре врагам.

Спокойное по обыкновению чело Ольга помрачнело от этих слов.

— Выходит, нам с тобой опять по пути, а, Ольг? — хлопнул товарища по плечу Рарог. — Пойдём в Словению, в Новгород!

Три дня на отдых и сборы!

Уже к вечеру лодьи вытащили на песчаный берег, и мастеровые принялись споро ладить их после дальнего похода. Всё это время Ружена не отходила от мужа, по которому соскучилась за предыдущую долгую отлучку.

— Как ше так, мьилый, только фернулся и опьять уходишь? — жаловалась она.

— Ну что ты, Руженка, — успокаивал Рарог, — через месяц вернусь, не воевать ведь еду, а к деду родному. Мать о тебе и малышке позаботится.

Дав все распоряжения по подготовке к походу в Нов-град, Рарог с Трувором, Ольгом и ещё несколькими дружинниками отправились к Дубу Прави в Священную рощу, прихватив с собой дары.

Пока шли, Рарог вспоминал о своей учёбе мальцом у волхва. Будто наяву перед взором встали образы прошлого.

— Деда, — вопрошает любопытный княжич, — а у кого я спрошу совета, коли тебя рядом не будет?

— У всех и вся! — кратко ответил Ведамир. Потом, уловив немой вопрос растерявшегося отрока, пояснил: — У ветра учись, у солнца, у воды, у человека каждого, какого встретишь.

— Как это, у каждого, — возмутился малец, — а коли злой человек, не по Прави творит, что же я и у него учиться стану?

— Добра и зла отдельно не бывает, про то мы уже с тобою не раз беседы вели. Теми речами о добре и зле лукавые папские слуги людей морочат и от истины уводят, а для нас, русов, есть либо правые деяния, во славу Рода, либо нет. У всякого человека, Рарог, можно чему-нибудь научиться. Коли он не по Прави поступает, так ты на себя оборотись и гляди, не поступаешь ли сам так же. А видишь несправедливость — пресеки, вступись за Правду. Ибо тот, кто попустительствует злу, способствует его приумножению. Никогда русич не должен проходить мимо слабого, нуждающегося в помощи, оскорблённого несправедливостью. Зло, не пресечённое в корне, порождает ещё большее зло.

— А у дерева, скажем, можно чему-нибудь научиться?