Рюрик

— Кого из вас сажает иль на моих кого глаз имеет? — с нескрываемой злостью спросил князь,

— А это уж как вы с Гостомыслом повелите, — покорно ответил гость, обрадовавшись тому, что князь нарушил молчание.

Рюрик переглянулся с новгородским посадником:

— Тяжелая дума, — со вздохом отозвался Гостомысл. — Чем же Аскольду стало плохо во Полоцке? — строго спросил он и предположил: — Или плата за службу невысока?

— Ничего худого в Полоцке нет, — растерянно вдруг ответил посол. — Это родич из Царьграда дюже сильно манит его. Он уже третье лето кличет его, но Аскольд все терзается: как быть, не ведает, боится вас обидеть, — как-то тихо пояснил гость и отвел взгляд от недоверчивого взора Гостомысла.

— А Дир? — снова спросил зло Рюрик. — С ним тоже?

— Дир колеблется, — искренне, казалось, ответил гость. — Но дружина вся держится за Аскольда. — И он робко посмотрел на хворого Рюрика.

— Сколько вас ныне? — спросил Власко, обеспокоенный ходом переговоров, со смешанным чувством гнева и сожаления глянув на Аскольдова посла.

— Восемь сот, — соврал гость и глазом не моргнул.

— Я думал, раза в три боле, — заметил Рюрик и усмехнулся: врет слебник, значит, душа ослабла.

— Так Аскольд с Диром только с родом своим идут во Царьград или и дружину с собою уводят? — вдруг спросил Гостомысл, решив взять переговоры в свои руки. Он развернулся в сторону посла и глянул прямо ему в глаза.

Гость замялся.

Вышата вытянулся навстречу послу и хотел было что-то сказать, но перед тем глянул на Гостомысла: тот не показал никакого знака, и Вышата отодвинулся назад.

Все напряженно ждали ответа.

— Нет, — неровным голосом сказал наконец, посол Аскольда. — В Царьград уйдут с родом своим только оба предводителя, — и совсем тихо добавил, отведя потупленный взор от пытливого взгляда Гостомысла: — Дружина горюет, но… остается на месте.

— Та-ак, — протянул недоверчиво Гостомысл, — тогда чего же вы мне голову дурите! — хитро сказал он и по-хозяйски заявил: — Тут все Рюрик рассудит. Вон у него какие орлы сидят! Один Дагар чего стоит! — заметил Гостомысл и озорно подмигнул знатному меченосцу.

Тот в сомнении покачал головой: он не поверил ни единому слову гостя, но ждал, что молвит князь.

Рюрик не принял ни шутки Гостомысла, ни уклончивое повествование слебника.

— Я не верю, что волохи, которых Аскольд привел еще на землю рарогов, так просто отпустят своего предводителя в Царьград, — сказал он и круто повернулся в сторону гостей. — Это заговор Аскольда?! — гневно спросил он и встал.

— Нет! — быстро ответил, вскочив, первый гость и вскинул обе руки вверх. — Нет, Рюрик, нет! Это вечным зов родной крови! — надрывно прокричал он и выдержал ярый взгляд князя Новгорода.

— Сейчас ты молвишь, что мне этого не понять! — загремел Рюрик, вставая, — У меня, мол, все родичи обитают здесь, у ильменских словен! прокричал он в лицо посла и зло добавил: — Пятнадцать лет я знаю Аскольда с Диром и первый раз слышу, что у них родичи в Царьграде имеются! — Он смахнул все дары со стола и, задыхаясь от ярости, прокричал: — Вон отсюда, предатели! Завистники! Вон! — прохрипел он и указал послам на дверь гридни.

— Рюрик! — одними губами прошептал потрясенный Гостомысл и застыл в нежном порыве к незаконному сыну. — Что вы стоите, яко пни! — яростно зашипел он на гостей. — Вон отсюда!

Гостомысл схватил одного из послов за руку и грубо потащил его к дверям. Остальные послы сами спешно покинули гридню князя.

Дверь захлопнулась, и наступила тяжелая тишина. Гостомысл пыхтел, оправляя на себе сбившуюся меховую перегибу, и приглаживал бороду.

Влас с тревожным вниманием смотрел то на разгорячившегося отца, то на затихшего князя.

Гюрги отлил из серебряного кувшина брусничной воды и подошел к Рюрику.

— Отпей, — тихо попросил он князя, и тот покорился.

«Вот оно — начало ужасного конца», — мрачно подумал Рюрик, взяв кружку в руки, и никого не хотел больше видеть…

Хмурая весна

Прошел еще год жизни Рюрика в Новгороде. Все чаще встречал он то сочувственные, а то и обозленные взгляды своих дружинников, видел виновато согнутые спины их или опущенные плечи и ненавидел себя вместе со своей хворью.

Да, знал князь, что дружина любит только сильного, ловкого и крепкого здоровьем предводителя, а его хворь так затянулась, что не видно ей конца. «Хоть бы дела тогда какие-нибудь добрые появились, чтоб душа верных гриденей не поверглась во смуту», — думал Рюрик и торопил весну. И наступила очередная горячая весенняя пора, когда все хлопоты сваливаются на плечи дружинников разом: надо латать ладьи, рубить лес, строить новые струги, проверять наличие товаров, приготавливать доспехи и ждать зова: то ли в торговый путь, то ли в поход против коварного врага.

Снег сошел везде. Волхов дышал холодной тяжелой сыростью, и пора было сделать решительный шаг.

— Я плыву с торгом в Царьград! — объявил вдруг князь своим друзьям, сидевшим в его гридне, и подавил прилив кашля, разом побагровев.

— Нет! — вскрикнула Эфанда и рванулась к нему. — Нет, нет! Я… больна!

Но он настойчиво объявил еще раз, отстраняя жену: