Рюрик

— Никто другой не умел так лихо переплетать «советы» солнца и друидов-параситов, как мой отец, — продолжал Бэрин резким голосом, заставляя Рюрика живо внимать себе. — И все верили ему, даже твой дед и отец Верцина! — горячо воскликнул Бэрин и удивленно повторил: — Верили! Ты же знаешь, что у самых умных и достойных людей племени были свои сомнения и тайны, и мой отец умел этим пользоваться. Он не лечил их душевные раны, а, наоборот, бередил их, заставляя их искать успокоения не столько в трудах и боях, сколько в вере… И они всей душой верили действиям его молитв! — с широко раскрытыми глазами тихо воскликнул жрец.

— Я это знаю, — подтвердил Рюрик.

— Но мой отец… видел, как с каждым годом зрелости во мне растет сопротивление его хитростям, — горько продолжал Бэрин, едва кивнув князю в ответ на его замечание. — Я восторгался твоими дедом и отцом, видел их раны и боевые награды, и мне было стыдно за своего отца. Месяцами я не разговаривал с ним, не стремился запоминать его сказания и молитвы, но жадно внимал сказаниям о жизни великих греков, римлян и предков наших племен славян и кельтов. Однажды отец попросил меня сочинить речь перед одной из самых больших в то время битв с данами. Я просидел всю ночь и написал ее без единого упоминания о божествах. В ней я рассказал о героических подвигах наших предков: знаменитого Амбиорига, легендарного Бренна, и о славных битвах галлов в первой галльской войне с гельветами и тигуринами, и о доблести царя Ариовиста.

Я горел лихорадочным огнем, когда писал эту речь, а наутро потребовал от отца, чтобы он позволил мне самому произнести ее перед войском. Отец долго обдумывал мое требование и наконец согласился. Я помню это утро, как будто оно было вчера, — сознался верховный жрец, и голос его дрогнул. — Я трепетал, когда надевал на себя обрядовые одежды друида солнца, и волновался, как греческий жрец перед посвящением в тайны храма Гелиоса, но, когда поднялся на высокий помост, сооруженный для жрецов, и окинул взором огромное войско соплеменников, готовых по-гиб-нуть за свою землю и за землю своих предков, страх покинул меня, и я воскликнул: «О славные воины! О люди солнца, земли и воды рарогов! Вы идете биться за правое дело! И нет человека, который бы не желал вам полной победы и возвращения домой!..» Затем я перечислил псе подвиги знаменитых людей нашего племени и еще раз пожелал воинам быстрой победы, — возбужденно проговорил жрец, и глаза его повлажнели.

— Твой отец… — Бэрин проговорил эти слова быстро, и при этом настороженно бросил взгляд в сторону князя, будто спрашивал: «Ты ничего не заметил? Ну и хорошо… Пока не надо…» — Твой отец был добр, — как бы вспоминая что-то, проговорил жрец и пояснил: — Он сказал, что воины после моей речи стали сильнее духом и в бою были тверже, чем обычно…

Рюрик, с неподдельным вниманием слушавший жреца, кивнул ему.

— Да, они победили, и даны тогда года три не показывали к нам носа, задумчиво проговорил друид солнца и, усмехнувшись, добавил: — Мой же отец после той речи очень долго молчал, а потом грозно молвил, что если бы я не был его сыном, то он высек бы меня за такую речь. «Нельзя подрывать авторитет жреческой касты», — изрек он тогда и напомнил, что кормят жрецов за молитвы-советы, а чтобы их сотворить, надо знать и божье откровение, и дух своего народа. «Не будет пророчества, — сказал он, — не будет и боевого духа у воинов. А ты нынче обидел наших богов, и они вряд ли тебе это простят». Но я был тогда молод, как ты, самонадеян и отцу, конечно, не поверил. Но великий Гавел был терпелив и на прощание мне посоветовал: «Если хочешь убедиться в благосклонности к тебе бога, то попробуй, начни жить только праведным трудом, — сказал он и пояснил: — Паши, но не молись никаким богам, и ты изведаешь все!»

— И ты… изведал?! — скорее утверждая, чем вопрошая, сказал Рюрик, глядя на убогое убранство жилища жреца.

— Изведал! — яростно признался он. — Я пахал, не молясь и не заходя к Камню Одина на исповедь — и у меня не вырастали ни хлеб, ни овощи. Дождь или град уничтожали у меня плоды моих трудов, и я голодал.

Рюрик согласно кивнул головой. Он тоже не представлял, как можно обойтись без молитв перед битвой. Так и должно быть: если забыто божество, покровительствующее тебе, то какое же дело без его благословения могут принять земля или небо?

— И тогда я понял, — словно отвечая на кивок князя, проговорил жрец, пахать не молясь — это одно, а пахать тому, кто должен молиться за всех, кто пашет и воюет, — это другое! Я пробовал пахать и молясь, но бог все так же беспощадно наказывал меня за отступничество.

Рюрик удивленно вскинул голову.

— Не удивляйся! Бог покарал меня однажды, и теперь я смиренно выполняю его волю. Я жрец бога солнца и твердо знаю, что первая моя забота — это молитва, обращенная к богу солнца о твоей победе над германцами, вторая молитва за тех, кто сеет и пашет, охотится. А вот как быть с третьей заботой? — как-то загадочно проговорил жрец и пытливо заглянул в глаза рикса.

— Не понял, — мотнул головой князь.