Рюрикович (СИ)

— Всё хорошо, маменька, — улыбнулся мальчишка в ответ и застегнул на моём запястье браслет. — Сдается мне, что с браслетом всё будет хорошо. Как и с господином Иваном. Я думаю, что папенька оценит по достоинству мои действия. А если нет, то любое наказание не стоит наших жизней.

Мудрые речи для столь юного возраста. Я одобрительно кивнул. Хороший сын у отца растет. Годунов покосился на мой браслет, вздохнул, как будто уже прикинул цену, за которую его можно продать.

М-да, пусть только протянет лекарские пальцы к этому браслету — вмиг придется самому себя лечить. Пока он чего-нибудь не ляпнул, за что мне придется потом краснеть, я поклонился женщине и проговорил:

— Прошу прощения, но если с вами всё в порядке, то мы вынуждены откланяться. Нас ждёт сегодня Ночь Перед Обучением, а нам ещё нужно привести себя в порядок.

— Ах, так вы будущие жильцы? — всплеснула руками женщина.

— Да, и мы очень торопимся, — подтвердил Годунов, который тоже вспомнил о грядущей ночи. — Поэтому лучше всего сейчас полежите, вызовите разбежавшихся слуг, примите успокоительное и на утро будете всё вспоминать, как дурной сон. Ну да, понадобится ещё небольшой косметический ремонт, но главное — вы живы! И вы вместе!

— На такой пафосной ноте мы с вами раскланяемся, — проговорил я и потащил разболтавшегося Годунова к калитке.

— Мы вам очень благодарны! Век будем свечки ставить, — донеслось нам вслед.

Годунов было дернулся, чтобы повернуться и снова что-нибудь ляпнуть, но я трактором пёр вперёд и не позволил своему напарнику наболтать лишнего. Нам в спину ещё неслись благодарственные слова женщины, что-то говорил мальчик, но я уже не слушал. Там было что-то про папеньку, но это вряд ли что было важное.

Возле калитки нас встретил Михаил Кузьмич. Он был бледен, как простыня, но на этой «простыне» виднелись подзажившие царапины. Годунов на скорую руку заживил ранки на лице, а потом бросился на помощь к женщине. Но главное — осколки чудом не попали в глаза.

Покореженная машина уже стояла на тротуаре. На удивление, она была на ходу и даже упруго урчала.

— С вами всё в порядке? — бросился ко мне водитель.

— Со мной-то всё нормально, а как вы себя ощущаете? — спросил я в ответ.

— Да как машина, — улыбнулся криво водитель. — Рожа покороблена, но ещё на ходу!

— Что же, тогда вам благодарность от всего царского рода за самообладание и выдержку! — бодро проговорил я. — До нашего поместья дотянем?

— Так точно Ваша Светлость! — выпрямился Михаил Кузьмич. — Будет исполнено! С машиной за неделю управлюсь, так что вскоре будете на четырёх колёсах.

— За неде-е-елю? — протянул Годунов. — А как же мы сегодня?

— Нас Карамзина с Бесстужевой подкинут, — ударил я его по плечу. — Думаю, что в такой малости они тебе не откажут.

— Так ещё и я просить должен? — удивился Годунов.

В ответ я только улыбнулся и двинулся в сторону открытой двери автомобиля.

Глава 22

«Всегда нужно помнить, что ведари после смерти попадают в рай. В ад их не пускают, чтобы снова не начали делать свою работу»

Кодекс ведарей

Наше поместье и в самом деле оказалось крайним в этом поселке. Возле густого леса, который приветливо начал шуметь кронами деревьев, стоило нам только выйти на улицу. Присутствие тучи комаров намекало на близость водоёма. Крупные вороны на верхушках островерхого забора начали обсуждать наше появление задолго до того, как машина остановилась.

Сколько их было? Полсотни? Сотня? Я не стал считать, но на глаз можно было определить, что не меньше сотни. Вороны считаются мудрыми птицами, а некоторые даже умеют разговаривать по-человечески. Но мне они всегда казались хитрыми пройдохами, которые способны только что-нибудь украсть или же подлететь к трупам, которые не могут дать сдачи.

Не любил я воронов — во всех мирах они считались предвестниками гибели или грядущего несчастья. Впрочем, вороны не любили меня тоже, возможно, по той же причине.

Когда же металлические ворота поехали в сторону, чтобы пропустить покорёженную машину, вся эта сотня крылатых с недовольным карканьем поднялась на крыло и направилась в сторону леса. Там, среди пышных крон эта туча растворилась, разом замолкнув и как будто бы спрятавшись в ветвях для лучшего наблюдения за вылезшими из машины двуногими.

— Ну, вот и ваше поместье, — произнес Михаил Кузьмич, показывая на двухэтажный особняк.

— Мда-а-а, это не царские хоромы, — протянул Годунов.

Я только усмехнулся в ответ. Конечно же не царские, но и затрапезной лачугой наше временное пристанище назвать нельзя. Хороший и добротный двухэтажный дом, выкрашенный синей краской с белыми наличниками, резным крыльцом и лужайкой перед ним. На лужайке вольготно расположились цветы всех расцветок и мастей. Но я заметил, что высажены они были грамотно — если прогуливаться возле лужайки по вечерам, то можно наслаждаться не только красотой соцветий, но так же внимать сменяющимся ароматам. Тут явно поработала рука мастера.