Рюриковичи или семисотлетие «вечных» вопросов

И далее: «Боязнь скуки преследует кошмаром наших Великих князей, и эта боязнь идет за ними из детства в юность и к зрелому возрасту становится обычной подругой их жизни…

Словом, нельзя упрекнуть кого-либо персонально за сложившийся порядок вещей. Такова судьба великих мира сего, они ведут совершенно ненормальнее существование, и нужно быть гением или ангелом, чтобы суметь противостоять ему».

Как точно выражена в этих простых фразах, написанных в самом конце XIX столетия, суть кризиса аристократии в Европе Нового времени и в особенности в Российской империи… Конечно, Андрею Боголюбскому было куда легче; он по крайней мере знал, что «бросаться в огонь» — его непосредственная обязанность; никто не предъявлял к нему буржуазного требования обуздывать «свои страсти и свои фантазии»; общество, в котором он занимал доминантное положение, было структурировано достаточно строго, и никто не посмел бы «копировать образ жизни» с князя Андрея Юрьевича; и наконец, ему, конечно же, была неведома «боязнь скуки»; он вел «нормальное» и очень активное существование в качестве война-полководца, ведущего постоянные войны и лично в них участвующего, и в качестве предводителя дружинных пиров; еще не существовало сложного управленческого аппарата, когда в условиях монархии, уже и непонятно, кто правит, кто управляет: «аппарат» управляет государем или все-таки государь — аппаратом?.. Нет, Андрею Юрьевичу было хорошо…

Однако, из всего вышесказанного, кажется, уже очень ясно, что именно образованность, умение читать, писать, «многие знания» вовсе не являются традиционными добродетелями и похвальными свойствами аристократии… Даже в XIX веке, в период расцвета в России «дворянской культуры», мы наблюдаем интересную закономерность: «в свете» ценят не «по способностям», а по степени знатности происхождения; дворяне-литераторы — представители, как правило, менее знатных родов (кто знает, какую роль сыграло в «уходе» Пушкина «в литературу» то, что ему частенько указывали на его происхождение от «купленного арапа»); дворян-художников и дворян-музыкантов фактически нет (во второй половине XIX века появятся дворяне-композиторы, но не музыканты-исполнители)… Жившая в 70-х годах XIX века во Франции Мария Башкирцева переживает настоящую драму: девушка хочет получить «систематическое образование», начинает серьезно учиться живописи; в семье, в «кругу», ее полагают «белой вороной», а занявшись серьезно живописью, русская аристократка оказывается вынужденно в «космополитическом», «внесословном» кругу художников… К двадцатому уже веку ситуация складывается своеобразная и трагическая. «Верхушка», «сливки» общества совершенно отдалены от интеллектуальных исканий даже в тех случаях, когда пытаются заниматься интеллектуальной, творческой деятельностью (трудно поверить, что стихи К.Р., Великого князя Константина Константиновича Романова, современны творчеству Блока и Андрея Белого). Такое же ощущение полнейшей удаленности от современного живого литературного процесса, помню, возникло у меня при чтении стихов Николая Зубова (тоже, кстати, Рюриковича), молодого послереволюционого эмигранта, умершего в Болгарии; воспитывался он до эмиграции в известном Пажеском корпусе и был в самом буквальном смысле этого слова изолирован от «жизни действительной», самым «крамольным» поэтом представлялся ему прочитанный тайком Лермонтов…