Рюриковичи

Положение гетманской армии оставалось небезнадежным. Она встретила сопротивление, когда уже не чаяла нового боя. Она несла потери. Она оказалась в неудобной позиции. Но она всё еще оставалась хорошо организованной вооруженной силой и могла долго драться. Более того, Ходкевич сохранил серьезные шансы на победу. Ему всего-навсего требовалось дождаться темноты, перегруппировать силы, выйти из-под натиска русской пехоты. Тогда он сберег бы своих людей, сберег бы обоз и даже мог бы под покровом темноты продолжать движение к балчугскому плацдарму. У него сохранялась надежда на своевременную помощь со стороны кремлевского гарнизона и группы гайдуков. Наступательный же ресурс войск Пожарского иссяк. Они и без того сделали мощное усилие, вернувшись и вступив в новый бой с неприятелем. Требовалась поддержка Трубецкого. Без нее битва могла окончиться как угодно. Но Трубецкой не торопился с поддержкой. Эти его колебания впоследствии станут причиной немалых укоров в его адрес.

Был ли так уж виноват Дмитрий Тимофеевич в том, что помощь с его стороны запаздывала? Уместно усомниться в этом. Он попал в тяжелое положение. Конница его, так же как и конница Пожарского, потерпела поражение в первые часы боя. Но в отличие от Второго земского ополчения Первое, подчинявшееся Трубецкому, вообще располагало неустойчивым боевым элементом. Возможно, полководец попросту не справился с собственной армией. Собственного Минина у него не нашлось, а твердой воли для того, чтобы поднять людей, ему не хватило.

Сообщение между лагерем Трубецкого у Яузских ворот и Замоскворечьем шло вброд и «по лавам» — то ли по какой-то наплавной конструкции мостков, то ли плотами. В любом случае, не составляло труда перейти с берега на берег. И вот уходили с боя в лагерь многие, а возвращаться не собирался никто.

Пожарский отправил в стан Трубецкого троицкого келаря Авраамия Палицына. Добравшись до Климентовского острожка, Авраамий принялся ободрять тамошний невеликий гарнизон. Как видно, он узрел меж казаками шатость. Присутствие духовного лица высокого сана должно было пристыдить колеблющихся и предотвратить их бегство.

Выйдя с «эскортом» из острожка, старец двинулся к побережью Москвы-реки. Там он застал скверное зрелище. Великое множество казаков уходило с поля сражения бродом «против церкви Святаго великомученика Христова Никиты». Авраамий Палицын вновь обратился с речами к ополченцам и, по его словам, обратил некоторых вспять.

Но «егда прииде келарь в станы казачьи, и ту обрете их множество: овых пьющих, а иных играющих»… Келарь обратился к казакам с суровым поучением. Те, как он говорит, «выидошя из станов своих и повелешя звонити и кличюще ясаком (возгласом): „Сергиев, Сергиев!“ И поидоша вси на бой».

В Троице-Сергиевой обители сохранилась память о том, как келарь Авраамий, отлично знавший нравы казаков, не стал в критический момент ограничиваться духовными словесами, а использовал более действенный для них аргумент. Понимая, сколь важно собрать все силы в кулак, он пообещал куражливым казакам казну Троице-Сергиевой обители.

Может, некоторые из ушедших в таборы с поля боя, послушав духовные наставления, устыдились своего малодушия. Кого-то, вероятно, пробрала простая русская совесть. Ну а прочие, думается, не от укоров совести и не от духовных словес поворотили коней, а заслышав, какая плата им обещана. Так или иначе, Авраамий сделал свое дело. Казачья конница вернулась в Замоскворечье и сцепилась с Ходкевичем. Вместе с ней и сам Трубецкой вновь явился на битву.

Приход этой новой силы поставил гетмана в крайне тяжелое положение. Его постепенно выдавливали с позиции у Екатерининского храма. Несколько часов длились перестрелка и жестокая рубка. Но для польского полководца чем дальше, тем больше нарастала опасность совершенно утратить контроль за ходом дела. Его ратники уже не имели сил сдержать русский напор. Им пришлось очистить Екатерининский острожек. Войско, несколько часов назад пребывавшее в шаге от победы, начало откатываться с позиций, завоеванных ценой больших потерь и усилий.

Ходкевич ушел из Замоскворечья без позора. Но он потерял обоз (во всяком случае, значительную его часть) и огромное количество бойцов. О тяжести урона, нанесенного его войску, говорит скорое отступление Ходкевича от Москвы. Он быстро ушел от Донского монастыря и переместился на безопасное расстояние — к Воробьевым горам. Следовательно, опасался нападения земцев и видел, по состоянию подчиненных, что сдержать неприятельский напор они не смогут.

Когда Ходкевич отступил к Воробьевым горам, в стане ополченцев могли вздохнуть спокойно: и впрямь, гетман скоро ушел из-под Москвы. В армии Пожарского принялись совершать молебны, благодарить в молитвах Пречистую Богородицу, московских чудотворцев и преподобного Сергия. Звонили колокола в уцелевших среди всеобщего разорения храмах. Священники отпевали павших. Тысячи тел нашли вечное упокоение в могилах. Велика была жертва, принесенная нашим народом. Ею куплены были свобода и чистота веры.