Ривер Уайлд (ЛП)

— Ого, Рыжая. Оскорбление и комплимент одновременно. Я впечатлен. А ты видишь, что елка оказалась охереть какой большой для этой гостиной?

Я останавливаюсь и смотрю на прислоненное к стене дерево. Верхушка согнулась под потолком. Хм... теперь, когда оно здесь, выглядит довольно большим. Возможно, я немного увлеклась, когда выбирала. Может, переоценила высоту потолка.

— Да, — Яя вздыхаю. — Но это всего на несколько недель.

— Конечно, несколько недель, когда ты не сможешь сидеть в гостиной, потому что твоя охеренно большая рождественская елка ее захватит.

— Не драматизируй. Я могу обрезать верхушку, чтобы она не сгибалась под потолком.

Он издает смешок.

— Верхушка — не проблема, Рыжая. Проблема возникнет, когда я срежу с дерева веревку, и оно раскинется по гостиной.

«Ох».

— Серьезно?

— Да. Серьезно.

Я смотрю на елку, перемотанную веревкой и стянутую сеткой.

«Видимо, он прав».

— Блин, — бормочу я.

— Думаю, ты имеешь в виду, «бл*дь».

— Нет, я определенно имела в виду «блин». — Прижав палец к губам, размышляю. Но ничего не приходит на ум. — Как думаешь, что мне делать?

— Откуда, мать твою, мне знать?

— Но ведь у тебя раньше были рождественские елки.

Он замолкает и смотрит на меня.

— Почему у тебя никогда раньше не было елки, если ты любишь Рождество так, как говоришь?

«Ах».

— Ну… я не говорила, что у меня ее никогда не было. Просто я... — прикусываю губу, — никогда раньше не принимала участия в покупке или установке.

Он долго смотрит на меня. Я переплетаю пальцы, складывая руки перед собой.

— Обрезать. Или выбросить.

— Я не собираюсь ее выбрасывать! — в ужасе говорю я.

— Тогда, судя по всему, ты ее обрежешь.

— Ага, — я вздыхаю.

— Хочешь, я перережу веревку? — спрашивает он. — Посмотрим, с чем придется иметь дело.

— Наверное, так будет лучше. Если это сделаю я, то могу остаться погребенной под ним.

Он смотрит на меня, потом на дерево.

— Точно. Передай мне подставку.

Я протягиваю ее ему и наблюдаю, как Ривер вставляет основание дерева в подставку, закрепляя его. Затем отодвигает кофейный столик, так что он упирается в диван, отчего Бадди, который в данный момент находится на диване, оказывается в ловушке.

Я подхожу к Бадди и беру его на руки, чтобы он не мешался.

Ривер достает из кармана джинсов швейцарский армейский нож. Щелкает кнопкой и начинает резать веревку.

Я отступаю назад, когда ветви распрямляются, потому что… адские колокола. Елка огромная. Она закрывает половину дивана и журнального столика. Нависает над телевизором. Занимает практически половину комнаты.

«Вот… блин».

— Что ж… это… — Я беспомощно жестикулирую.

— Слова, которые ты подыскиваешь, — охеренно нелепо. На самом деле, она напоминает мне тебя.

— Нелепостью? — Я хмурюсь.

— Напористостью и надоедливостью. — Ривер бросает на меня взгляд.

Все еще хмурясь, прижимаю Бадди к груди.

— Я не напористая и не надоедливая. — Я наименее настырная из всех, кого знаю.

— «Ты нравишься Мэйси», — он снова плохо передразнивает мой голос.

— Ты понимаешь, что я говорю совсем не так?

— Плаксиво и раздражающе?

— Да.

— Это ты так думаешь, Рыжая.

— Придурок. И я просто хотела сказать, что ты нравишься Мэйси. Знаешь, пытаюсь быть милой. Тебе стоит как-нибудь попробовать.

— Новость дня: я не милый. И не хочу быть милым. Некоторым нравится быть мудаками. Я один из них.

— По-моему, кто-то слишком много отпирается от очевидного. — Постукиваю указательным пальцем по подбородку. — Ты милый, Ривер. Смирись с этим.

Он складывает нож и убирает его обратно в карман.

— Ладно, объясни, какой я милый.

Я немного запинаюсь.

— Ну… иногда ты бываешь добр ко мне.

— Нет. Иногда я терплю тебя.

Я смеюсь.

— Ты повез меня за елкой. Это было очень мило.

— Нет, не было. Я все равно туда собирался. Просто взял тебя с собой, потому что ты беременна, и независимо от того, мудак я или нет, моя бабушка поднимется из могилы, придет и надерет мне задницу за то, что я оставил беременную женщину тащить рождественскую елку.

— Вполне справедливо. И… я сочувствую по поводу твоей бабушки.

— Она была стара. — Он пожимает плечами. — И это случилось много лет назад.

— Мне все равно жаль.

Хочу спросить о его маме, но не знаю, как. Поэтому возвращаюсь к нашему разговору.

— В магазине ты был добр к Элли.

— Я был почтителен. Меня учили уважать старших.

Его бабушка.

— Уважение. Ясно. — Я киваю. — Ты был мил с Мэйси... ну, после моей подсказки.

— Подсказки? Больше похоже на принуждение. И если ты считаешь, что это я вел себя хорошо, то тебе нужно проверить голову.

Я широко улыбаюсь.

— Может, и нужно.

— Тут нет других вариантов. А теперь, может, хватит страдать херней? Мы попусту тратим время, и это меня раздражает.

— Тебе куда нужно?

— Нет.

Я наклоняю голову в сторону, мне приходит мысль.

— Чем ты зарабатываешь на жизнь?

— То тем, то сем.

— Звучит неопределенно.

— Так и есть.

— Я работаю в закусочной.

Он смотрит на меня так, будто я распушилась, как рождественская елка.

— Э-э, я знаю. Потому что ты уже, бл*дь, мне говорила.

— Я официантка.

— Ого. Да что ты? Я потрясен.

— Я могла бы работать поваром, — говорю я ему.