— Нет, не могла, потому что повар — Гай, и он все еще там работает. Кроме повара и официантки, в закусочной нет другой работы. Итак, давай перейдем к сути нашего разговора.
— Ну, — я пожимаю плечами, — я просто подумала, если расскажу тебе о своей работе, ты, возможно, расскажешь мне о своей.
— Ты ошиблась.
— Почему?
— Потому что это не твое дело.
— Ты грубишь, Ривер.
— Если верить тебе, раньше я был милым.
— Да, был. А теперь грубишь.
— Я грубый. Злой. И мудак.
— С этим я спорить не буду.
— Хорошо. Так что прекращай спорить немедленно и тащи, бл*дь, садовые ножницы, чтобы я мог подстричь твое чертово дерево.
— Откуда ты знаешь, что у меня есть садовые ножницы?
— Потому что видел тебя в саду, когда ты подстригала свои кусты.
Из меня вырывается смешок.
— Ты ведь понимаешь, как это прозвучало?
Он бросает на меня невинный взгляд.
— Понятия не имею, о чем ты.
— Конечно, не имеешь. — Я закатываю глаза. — А ты понимаешь, что, предлагая подстричь мое дерево…
Я фыркаю, а потом зажимаю рот рукой, и он смеется.
— У тебя грязные мысли, Рыжая. — Он медленно качает головой, выдерживая мой взгляд. — И ты только что фыркнула?
— Ты тоже засмеялся.
— Но я не фыркал. — Его глаза темнеют от какого-то непонятного чувства. — И я никогда не утверждал, что мои мысли чистые.
«Ох… адские колокола и рождественские бубенцы».
Что-то сжимается у меня в животе, вызывая между ног боль. Стиснув бедра, прикусываю щеку изнутри.
— Ты снова милый, — говорю я уже тише.
— Нет. Я предлагаю подрезать дерево, потому что ты вдвое меньше него и беременна; следовательно, ты не будешь лазить по лестницам.
Я делаю глубокий вдох.
— Да, ты прав. Это не мило. Это называется быть добрым и заботливым.
— Твою ж мать, — стонет он.
— А я, между прочим, не такая и маленькая.
Его брови вопросительно поднимаются.
— Ты можешь достать до верхушки дерева?
— Ну... нет.
— Неси еб*ные ножницы, Рыжая.
«Ох».
— Ладно.
Я иду за садовыми ножницами, достаю их из шкафчика под раковиной, где держу садовый инвентарь, и отдаю их Риверу.
— Хочешь что-нибудь выпить? — спрашиваю, передавая ножницы.
— Кофе. Черный.
— Как твое сердце, — язвительно замечаю я и тут же об этом жалею. — Ох. Извини, это было грубо.
Особенно после того, как он свозил меня за елкой, а теперь помогает с ним.
Он останавливается и смотрит на меня.
— Не извиняйся. Я говорил тебе вещи и похуже.
«Разве? Он говорил всякие резкости, но ничего столь ужасного».
Отвернувшись, направляюсь обратно на кухню, но меня гложет чувство вины. Я останавливаюсь в дверях и оглядываюсь на него через плечо.
— Ривер…
Он на меня не смотрит, но я знаю, что он слушает.
— Я не считаю, что у тебя черное сердце.
Ответа нет.
— Ривер…
— Я слышал тебя, Рыжая. Ты не считаешь, что у меня черное сердце.
— Нет, я не об этом, — поворачиваюсь к нему лицом. — Я хотела тебя кое о чем спросить.
— Я должен отвечать?
— Только если хочешь.
— Вообще-то, не хочу.
— Ладно.
— Да твою ж мать. — Он вздыхает и поворачивается ко мне. — Что?
Теперь я чувствую себя немного глупо. Но я начала это, так что должна продолжить. Я потираю руки.
— Ну, мне просто интересно... мы... друзья?
— Подожди. — Он поднимает руку. — Неужели я только что бросил вызов законам времени и вернулся в начальную школу?
— Смешно.
— Знаю. И, нет, Рыжая, мы не друзья.
— О. Ясно. — Мое сердце замирает. Я прикусываю нижнюю губу, чтобы сдержать дрожь.
Он снова вздыхает.
— Я не завожу друзей, Кэрри. — Теперь его голос звучит тише. — Но если бы заводил, то ты была бы самым близким мне человеком.
— О, — снова говорю я, оживляясь. Теперь я сдерживаю улыбку. Потому что для Ривера, я бы сказала, это то же самое, как признать то, что мы друзья.
Отправившись на кухню, ставлю чайник. В ожидании того, что он закипит, выпускаю Бадди наружу отлить и наблюдаю за ним с террасы.
Когда чайник закипает, зову Бадди, и тот забегает в гостиную. Завариваю кофе для Ривера, а себе чай, и несу все обратно.
Ставлю кружки на кофейный столик — ту часть, которую не закрывают елочные ветки.
Усаживаюсь на пол, Бадди располагается у моих ног, и начинаю разворачивать бумагу и защитную пузырчатую пленку, доставая игрушки. Затем вынимаю из коробки гирлянду, распутываю ее, готовясь повесить.
Потом Ривер заканчивает подстригать елку. Я помогаю ему собрать обрезанные ветки и отнести их на улицу в мусорный бак.
Мы возвращаемся. Он берет кофе и осушает кружку. Поставив ее обратно, направляется в сторону двери.
Похоже, Ривер уходит.
Я следую за ним.
— Спасибо за все, — говорю я. — Я очень ценю это. Я перед тобой в большом долгу.
— Ты мне ничего не должна, Рыжая. — И он уходит, направляясь к своему дому.
— Пока, — кричу ему вслед.
Единственный ответ, что я получаю, — это поднятая рука.
По сути, это прогресс. Обычно он просто полностью меня игнорировал.
Закрыв дверь, возвращаюсь в гостиную. Наклоняюсь, чтобы поднять гирлянды, оставленные рядом с коробкой, когда что-то внутри привлекает мое внимание. Что-то, чего раньше там не было.
Стеклянный поезд.
Я опускаюсь на колени рядом с коробкой. Засунув руку внутрь, осторожно вытаскиваю его. Он такой красивый. Даже лучше, чем я предполагала.