Риверстейн

И вздохнул. И таким усталым был этот вздох! Со странным изумлением, я вдруг осознала, что совсем ничего не знаю об этом человеке. А ведь он всю жизнь рядом, стоит у ворот, сидит в привратницкой, метет двор, что-то бормоча себе под нос. А я ни разу, ни на мгновение ни задалась вопросом, как он попал в Риверстейн, почему провел в нем свою жизнь? Ходили слухи, что в своей жизни он любил лишь одну женщину, леди Селению, оттого и стерег верным псом двери Риверстейна.

И необъяснимо стало жаль этого старика.

Он почуял, отвернулся.

— Добрая, ты Ветряна, хоть и глупая… Добрая. — прошамкал привратник, не глядя, — Зверя лесного и того пожалеешь. Добрые долго не живут.

Он сплюнул в снег и подволакивая ноги, поплелся к воротам. Я ошарашено посмотрела ему вслед, очнулась и кинулась за стариком.

— Стойте! Да погодите же! Почему вы так сказали?

Привратник глянул злобно и я снова увидела, того грозного старика, которого боялись все воспитанницы.

— Чего привязалась? Отстань! Пошла вон! Сказал и сказал!

— Нет, погодите! — я схватила его за рукав, — вы что-то знаете? Вы знаете, чувствую! Скажите мне!

— Вот скаженная девка…чего тебе надо-то, глупая? Сейчас как отхожу по хребту палкой, будешь знать!

Но я не обратила на угрозу внимания и еще крепче ухватилась за него.

— Расскажите мне! Вы ведь что-то знаете? Про пропавших детей? Знаете, где они?

Старик подслеповато прищурился.

— Я же говорю — добренькая… жалко тебе всех. Себя бы пожалела.

— Где они? — уже почти закричала я. Серый туман встревожено всколыхнулся вокруг нас, как вязкие воды омута Им.

— Да не знаю я! Отцепись… — привратник вздохнул. Я гневно смотрела в его глаза без ресниц, полузакрытые желтоватыми, морщинистыми веками. Зрачки из-под них выглядывали боязливо, как дикие зверьки — из нор.

А ведь кто, как не он, лучше всех знает окрестности Риверстейна?

— Белые колонны… Вы знаете, где комната с белыми колоннами? Ну же?

Я затаила дыхание.

— А ты разве не знаешь? — хитро спросил привратник, — да и не комната то… я ж думал, ты по детству все тропки лесные избегала, все тайники древние нашла…

И ушел. Туман вяло сомкнулся за его сгорбленной фигурой. А я все стояла, ловя за хвост ту самую ускользающую мысль, смутное воспоминание, которое не давало мне покоя…

… Мне семь лет и я снова убежала в лес. За два года моей жизни в Риверстейне я делала это так часто, что уже никого не удивляли мои внезапные исчезновения. Мне даже почти не препятствуют и не останавливают. Наверное, тайно, а то и явно надеются, что однажды я просто не вернусь.

Сегодня я впервые осознала, что некрасива. Что не просто странная, другая, необычная, а — не красивая. Уродливая. Страшилище.

И произошло все так обыденно, просто.

Мы сидели в ученической на занятии у мистрис Павы. На распев повторяли отрывок из указаний святых старцев потомкам, скучали. Дверь хлопнула и в полутемную комнату словно ворвался луч солнца. Послушницы встали, почтительно приветствуя матушку-настоятельницу.

— Садитесь, девочки, — благожелательно разрешала леди Селения. Мы зашуршали, опускаясь на грубые доски лавок, не спуская с нее восторженных глаз.

Как же она прекрасна! В мире пугающих меня лиц только ее лицо не вызывало страха, не отталкивало. Напротив, мне хотелось его рассматривать снова и снова, внимательно изучать тонкий прямой нос, влажные прозрачные глаза, золотистые волосы…

И этот чарующий голос, с обволакивающими, словно мед, нотками, и эти чудные манеры истинной леди…

Конечно, каждая сиротка в Риверстейне мечтала, чтобы леди Селения вдруг каким-то чудом оказалась ее мамой. И каждая старалась стать на нее похожей. Девочки копировали все: и затейливое плетение косы, и небрежный жест и взгляд. У кого-то получалось лучше, у кого-то совсем не получалось, но часто «игра в леди» была нашим любимым развлечением.

Сегодня на матушке-настоятельнице было желтое платье, в вырезе которого, у горла матово блестел розовый жемчуг. Золотые волосы, уложенные в высокую прическу казались драгоценным шелком, на тонких белых запястьях тоненько позвякивали золотые браслеты. И вся она была похожа на солнце, яркая, сияющая. Мы, в своих коричневых балахонах, с туго заплетенными волосами, спрятанными под платки, смотрели на нее, не отрываясь. В руках леди держала легкий дорожный сундучок, и девочки загрустили: верно, матушка вновь уезжает в столицу.

— Мистрис Пава, прошу прощения за то, что помешала… вы не уделите мне пару минут?

Настоятельница важно кивнула, поправила чепец и торопливо двинулась к проходу. Торопливо, потому что даже нам, семилеткам было ясно: просящий тон матушки — лишь показатель ее благородства. И все, что она говорит, не просьба. Приказ.

Леди Селения стояла у двери, чуть нетерпеливо постукивая ножкой в изящном ботиночке. Легкий сквозняк шаловливо приподнял подол желтого платья, вытащил золотой локон из высокой прически. Костяная шпилька с жемчужным навершием сухо стукнула о деревянный пол.

Мы с Рогнедой бросились к ней одновременно. Я слева, она- справа. Поэтому неудивительно, что в центе, как раз над упавшей шпилькой мы столкнулись и крепко приложились лбами.

— Ой!