Roads that don't end (СИ)

Лили сама поломана. Пусть же всё горит синим пламенем. Пусть она не одна будет мучиться.

В The Relentless Лили тогда вернулась, поджав хвост, и Лео снова понимающе хлопнул её по плечу, а Вик предложил опрокинуть по пиву. Они всё понимали, всё и всегда. Джонни промолчал, глаза у него были потухшие и холодные, а Лили скользила взглядом по твердой линии его челюсти, по четко очерченным губам, по высоким скулам, которым завидовали недомодельки, вившиеся вокруг музыкантов в надежде, что их заметят. Смотрела и не могла насмотреться, и думала, как же она могла сменять его на… на кого угодно, ведь не то было это всё, не то, даже не сахарозаменитель, а какая-то подделка сахарозаменителя.

Прости, Джейд. Или не прощай. Похуй уже, черт с тобой, выгребайся из своей ямы сама, Лили бы самой выбраться без потерь.

Она в свою яму сползает медленно, прямо в ждущие объятия тьмы. Лили задыхается каждую репетицию, возвращается домой и делает глоток виски, просто чтобы почувствовать себя живой. Джонни Фауст был в ней всегда, пробрался под кожу, отравил её суть. Вскрыл её, как патанатом вскрывает мертвые тела, только Лили-то живая! Живая.

Или нет?

Гребаный Джонни Фауст.

Лили плачет, записывая бэк-вокал к песне о любви, которую Джонни наверняка сочинил для Гретхен; у неё в груди жжет слезами, макияж расплывается, а тушь осыпается на щеки. Лео Донован закатывает глаза.

— Когда вы в одной комнате торчите, мне кажется, я жопой на сраный электрощиток уселся, — признается Лео, когда они с Лили пьют пиво на балконе звукозаписывающей студии. — Ты извини, я думал, у Джонни всё к тебе прошло.

— И прошло, — Лили делает глоток пива, чтобы не заплакать. — Он же любит Гретхен.

Произносить её имя — горше, чем самое горькое пиво на свете. Гретхен. Милый ангел, спасший душу Джонни Фауста.

Кто спасет Лили, если она горит?

— А разве ты не знаешь? — удивляется Лео. — Гретхен от него ушла.

Знает, конечно. Вообще не новость. Лили сама выложила в сеть те видео с оргии, сама подстроила, чтобы папарацци сняли её, целующей Фауста. Потому что не умела прощать, не умела не мстить, не умела не разрушать жизни, которых касалась.

Донован не в курсе.

Но в том, что Гретхен потеряла ребёнка, а Джонни предпочел в это время быть где-то ещё, нет её вины. Нет. Нет.

Лили Мэйфлауэр возвращается в «стакан», и её голос срывается, но звукорежиссер в полном восторге. Джонни смотрит на неё, не отводя взгляда, и она видит, как он сглатывает, как двигается кадык на его татуированном горле. Лили хочется толкнуть его на диван и отсосать ему прямо здесь. Ощущать его пальцы в волосах, чувствовать, как он сдается, потому что…

Нет, Лили не ошибается.

Джонни Фауст всё ещё хочет её. Скучает по ней. И не только по ней в его постели — по их разговорам и плейлисту на двоих, по написанию новых песен только вдвоем, по пицце, которую они делили в турах.

Джонни сжимает зубы и отворачивается.

Ненавидит её.

Лили выпивает бутылку виски почти полностью, остатки выливает в цветок, притащенный поклонниками.

Фауст сдается через два месяца — через шестьдесят дней, наполненных трудным молчанием и обжигающими взглядами, слезами Лили и её осыпавшейся тушью, алкоголем и болью. Он просто ждет её у квартиры, сидя у двери, а рядом с ним — банка, полная окурков.

Лили замирает, ключи падают на ступеньки.

— Джонни?

Он тушит сигарету об стену. Поднимается на ноги — во весь рост, высоченный, — и делает шаг.

— Как я ненавижу тебя, Мэйфлауэр.

Фраза «…и как ты мне нужна» повисает в воздухе.

You make me wanna love, hate, cry, take every part of you,

You make me wanna scream, burn, touch, learn every part of you…

========== Don’t get too close (Каратель, Билли Руссо/ОЖП) ==========

Комментарий к Don’t get too close (Каратель, Билли Руссо/ОЖП)

Aesthetics:

https://vk.cc/c074Vo

https://vk.cc/c074Zi

When you feel my heat, look into my eyes,

It’s where my demons hide, it’s where my demons hide…

Don’t get too close; it’s dark inside,

It’s where my demons hide, it’s where my demons hide…

Последнее, что Анна помнит, — как сгущалась вокруг неё тьма. Не было ни света, ни лиц родных и близких людей, только темнота и боль, а ещё — солёный привкус крови во рту. Она была в тюремном душе, когда кто-то всадил ей в бок… что-то. Заточенную ложку, быть может.

Заключенные знают, куда нужно бить.

А, когда она открыла глаза, то увидела ухмыляющегося Билли Руссо.

— Вечность становится томной, — он салютует ей бутылкой пива. — Выпьешь?

В джинсах и зеленом свитере, он сидит у барной стойки, будто никогда и не умирал. Не так Анна представляла загробную жизнь. Если она, конечно, в ней. Похоже, никакие благие цели не оправдывают убийства, и она попала в свой личный Ад.

Билли Руссо — убийца с руками в крови по самые плечи. Анна убила его, отравила, помнила, как он корчился от боли на белых гостиничных простынях, пока она сидела на диванчике, обняв колени руками, и наблюдала за агонией.