Она впервые открывает двери дома Пэвенси только через три с половиной месяца после страшной даты. Ходит по знакомым с детства комнатам, чувствуя, как болезненно сжимается что-то в груди. Стискивает зубы, чтобы не разреветься. Слуги предусмотрительно не беспокоят её.
В спальнях всё по-прежнему, будто владельцы вот-вот вернутся домой, только пыль заботливо вытерта со всех поверхностей да кровати заправлены. Эдмунд в жизни так красиво постель себе не заправлял! Сьюзен проводит ладонью по пледу, горло у неё опасно сжимается. Она обхватывает плечи ладонями и поспешно выходит.
Следующая по коридору — спальня Люси.
Плюшевый лев смотрит на Сьюзен стеклянными глазами. Потрепанный, с заплатой на спине, там, где Эдмунд ткнул в него ножницами. Как Люси тогда рыдала!
— Аслан говорит, что, когда мы умрем, мы все попадем в Нарнию, — лепечет Люси, прижимаясь лицом к жесткой гриве плюшевой игрушки.
— А священник говорит, мы в Рай попадем! — не соглашается Эдмунд.
Питер закатывает глаза.
Сьюзен ломается. Она сползает вниз по косяку двери и ревет — в голос, навзрыд, закрыв лицо ладонями.
— Люси… — шепчет она. — Люси, прости меня, Люси…
Домой она всё же возвращается, но отцовский погреб с винами становится её другом. Бокал-другой, иногда третий — перед сном, иначе призраки семьи начинают преследовать её. Сьюзен слышит их смех, ей всё время кажется, что, повернув за угол, она увидит дурачащегося Эдмунда. Услышит голос мамы. Шелест страниц газеты, которую по утрам читал отец.
Три бокала превращаются в четыре.
Потом — в целую бутылку.
И спасает её Каспиан. Тот самый, который полгода был рядом, прикрывал её спину, но не навязывал свое общество. Тот самый, которого она любила — и, кажется, продолжала любить, отшивая в Нью-Йорке парня за парнем, потому что каждый из них был не_Каспиан, — но отношения с которым не выдержали расстояния в океан, потому что любви требовалась подпитка, а не редкие электронные письма. Потому, что она была глупая и юная, и ей хотелось веселиться, а на Скайп или мессенджер потом перестало находиться время.
Каспиан отбирает у Сьюзен бутылку, пока она рыдает у него на плече, уткнувшись носом в его шею. Каспиан пахнет так же, как и раньше — немного ароматом от Тома Форда, немного самим собой, чем-то терпким и кружащим голову. И Сьюзен осознает своим полупьяным сознанием, как ей не хватало его.
Её долгий путь к душевному восстановлению начинается с Каспиана. С их общих воспоминаний. С её чувств, что пробуждаются снова. С её улыбок — впервые за последние полгода по-настоящему искренних, а не фальшиво-заинтересованных. С того, что с Каспианом Сьюзен ходит на ланч и наконец-то может вспоминать тинейджерские годы без ноющей боли за ребрами. С его осторожных прикосновений и объятий. С темной розы, лежащей каждое утро на столе в её кабинете.
Да, теперь её день начинается с чашки кофе и деловой переписки.
Сьюзен никогда не хотела разбираться в тонкостях ведения родительского бизнеса, но за год, прошедший с их смерти — Боже, она всё ещё не может смириться, ей всё время кажется, будто они уехали далеко-далеко и могут в любой момент возвратиться! — она заставляет себя войти в курс дела. Мечты об актерской карьере остаются где-то там, в прошлой жизни, вместе с легкомысленными платьями и алой губной помадой. Сьюзен кажется, будто она живет не своей жизнью, попала в чье-то чужое тело, но в зеркале каждый день с ней встречается взглядом она сама, и осознание реальности окатывает ледяной водой.
Она справится. Мама и папа хотели бы, чтобы она справилась. И каждый раз, когда у Сьюзен что-то получается, она будто ощущает их молчаливое одобрение. И улыбку Питера. Она почти видит, как он подмигивает ей: молодец, сестренка!
Сьюзен перетаскивает Аслана в свою спальню. Вечерами она усаживается возле него, зарывается пальцами в жесткую гриву, и ей чудится, будто она разговаривает с Люси.
В основном просит прощения. За Каспиана. За то, что была не самой лучшей сестрой. За всё.
— Я надеюсь, ты там, где всегда и мечтала, — по щеке Сьюзен ползет слеза. — Прости меня, Люси. Я так тебя люблю, сестренка…
В ту ночь Люси ей снится. Она одета в длинное бархатное платье, она улыбается, и, кажется, она в той самой стране, которую вообразила себе в детстве. Сьюзен стоит рядом с сестрой на берегу, и песок щекочет её босые ноги.
— Здесь так здорово, — Люси кладет голову ей на плечо. — И ты будешь здесь однажды. Но не скоро, Сью. У тебя есть много незаконченных дел. Аслан так говорит. Разве ты не слышишь?
Сьюзен не слышит Аслана. Люси фыркает.
— Ты всегда недостаточно верила. Но это не важно, ведь Аслан верит в тебя. И он говорит, что вы с Каспианом должны прожить долгую жизнь вместе. Тебе ясно, дурочка? — Люси щелкает её по носу. — Тебе пора возвращаться.
Впервые за год Сьюзен просыпается и улыбается солнцу в окне. Прошлая её весна была окрашена в черный, но сейчас её отпускает, будто ледяная жесткая рука, сжимающая сердце, решила наконец-то позволить ей дышать полной грудью.
Темно-бордовая роза снова лежит на её бумагах. Сьюзен подносит её к лицу, вдыхает густой аромат.