Roads that don't end (СИ)

Года так с 2008 или 2009, когда я посмотрела “Хроники Нарнии: Принц Каспиан”, меня преследовал гештальт, который я никак не могла или не решалась закрыть. И звался этот гештальт “Каспиан и Сьюзен”. Может быть, теперь я, наконец, его закрою.

Разумеется, АУ. Не в мире Нарнии - мир Льюиса я оставлю ему и создателям фильма.

Aesthetic: https://vk.cc/bZcbs1

It must have been love but it’s over now

It must have been good but I lost it somehow

It must have been love but it’s over now

From the moment we touched, ‘til the time I’ve run out…

Сьюзен хрупкая, как фарфоровая кукла — вот-вот сломается или пойдет трещинами. Её семья погибла в крушении самолета: они направлялись на отдых, а Сьюзен находилась от них через океан. Весь бизнес Пэвенси оказывается на её плечах в одно мгновение, а она даже не готовилась принять его, не собиралась связывать свою жизнь с одной из крупных архитектурных компаний страны.

Что ж, у неё нет выбора.

Как и у Каспиана. Его дядя Мираз владел пакетом акций «Нарнии» много лет — будучи другом отца Сьюзен, он был в курсе всех дел компании. Но теперь его дядя стар, и не то чтобы он хотел доверить Каспиану управление компанией от своего имени, а пришлось.

Галстук чертовски душит. Каспиан изо всех сил старается слушать, что говорит глава юридического отдела о новой форме договора поставки материалов, но нить разговора теряется, будто клубок Ариадны закончился раньше, чем Тесей добрался до центра Лабиринта. Юридические тонкости для Каспиана — тот самый Лабиринт, а их главный юрист — Минотавр, готовый сожрать с потрохами.

Он переводит взгляд на Сьюзен. Кажется, она внимательно слушает, что-то записывает, задает какие-то вопросы. Каспиан думает: хочет она или нет, это теперь её жизнь. Сердце у него сжимается, потому что на свете нет никого прекраснее Сьюзен, так похожей на розу, покрытую тонкой корочкой льда. Её хочется беречь от всего мира, согреть в объятиях, целовать, пока она не оттает, пока её боль не уймется… но разве можно усмирить боль от потери родных?

Вряд ли. Каспиану тяжело судить. Своих родителей он не помнит, а о смерти дяди Мираза не будет сожалеть. Всю жизнь ему приходилось делать, что скажет Мираз, и ни разу дядя не спросил, чего же хочет его племянник? Поначалу Каспиан бунтовал, но быстро понял — это бесполезно, дядя за шкирку притащит его домой, даже если Каспиан уедет жить на ферму в Австралии, разводить кенгуру. И пусть в глубине души он не смирился, тактику пришлось поменять.

Каспиан ждет. Он знает, что, как только пакет акций «Нарнии» перейдет к нему по наследству, он сможет продать его. Денег будет не много, но ему не нужна роскошь — только свобода.

Он смотрит на Сьюзен, с каждой минутой сильнее увязая в охватывающем его желании и тягучей, как мёд, нежности к хрупкой, но сильной девочке, которую он знал с детства… и с детства же любил и продолжает любить, каким бы идиотом он себе при этом ни казался. Как бы ни старался забыть её, понимая, что Сьюзен оставила их детские чувства в прошлом — уже давно, ещё когда улетела в Нью-Йорк учиться актерскому искусству.

Что ж…

Теперь ей пришлось вернуться. Каспиан встречал её в аэропорту, и Сьюзен бросилась ему на шею, обняла так крепко, что едва не задушила, и расплакалась прямо в зале прилета. Единственный раз за последние полгода она плакала на людях, и больше Каспиан никогда не видел её такой.

Однако он знает Сьюзен, они почти ровесники, и он чувствует: она играет роль. «Нарния» для неё — сцена, устланная битым стеклом. Она режет ноги, но всё равно лицедействует, потому что именно этого от неё ждут. А ещё — ждут, когда она заплачет, сломается, когда больше не сможет идти вперед.

Вот уже полгода Каспиан не может отделаться от донимающих его эмоций. Он гордится Сьюзен, он с каждым днем влюбляется в неё всё сильнее, он хочет её до дрожи в коленях и до эротических снов под утро, когда он просыпается весь в поту, кусая губы, и идет под холодный душ. Сьюзен кусает колпачок ручки, волосы у неё забраны в высокий хвост, а Каспиану хочется растрепать их, зарыться в них лицом. Они были детьми, когда в первый раз поцеловались — в зоопарке, у клетки льва, пока Люси, младшая сестренка Сьюзен, повизгивала от радости, глядя на благородного хищника; ей всегда нравились львы. Правда, Люси же потом их и заложила родителям, не со зла, конечно.

Люси больше нет.

Их всех больше нет. А Сьюзен осталась.

Каспиан думает, что отгоревать по добродушным, гостеприимным и открытым Пэвенси невозможно, эта рана всегда будет болеть, никогда не станет шрамом. Быть может, Сьюзен думает так же.

Он решает навестить её вечером. Каспиан избегал её полгода, полагая, что Сьюзен нужно время пережить её трагедию без лишних напоминаний о прошлом вне рабочих встреч, но ему все больше кажется, что на самом деле он предал её своим молчанием, своей отстраненностью. Может быть, Сьюзен нужен старый друг, а она слишком горда, чтобы сказать об этом прямо. Может быть, он поступал, как кретин.