Roads that don't end (СИ)

Питер, после её отъезда в Нью-Йорк, шутил, что сестренка стала глупой, как и все актрисы, и просто хочет нравиться мальчикам — но он делал это не со зла, просто подкалывал. Питер больше никогда не отпустит ни одну из своих шуточек.

У Каспиана в сердце — такая же рана, как и у Сьюзен. Пэвенси были его душой, его семьей, пусть и не по крови. Он чувствует, будто второй раз осиротел. И, может быть, им стоило бы справляться с этим вместе.

Всю дорогу до дома Пэвенси Каспиан терзается: может ли он явиться без предупреждения? Не ранит ли он Сьюзен ещё сильнее? Он паркует машину в одном из соседних переулков и, выйдя на вечернюю улицу, подставляет лицо колкому осеннему ветру, кутается в шарф плотнее. Он и так избегал Сьюзен слишком долго, он больше не может… и не имеет права.

Маргарет, служанка Пэвенси, ставшая уже почти членом семьи, открывает ему дверь. Молча впускает в дом, но, судя по её предупреждающему взгляду, он не должен ожидать теплого приема. Каспиан вообще не знает, чего ожидать. Он просто хочет обнять Сьюзен. Сказать, что он рядом. Что ему стыдно. Что он больше не может оставаться в стороне.

Сьюзен пьяна. Не в стельку, но достаточно, чтобы плакать — навзрыд, над альбомом с фотографиями, на которых семья Пэвенси выглядит счастливой. Рядом стоит бутылка вина, и Сьюзен прикладывается к горлышку. Оборачивается на шаги.

— Каспиан… — она шмыгает носом. — Я… Каспиан, они мертвы. Они мертвы уже полгода, а я всё ещё жду, что откроется дверь, и Эдмунд закричит, что это всё… д-дурацкая шутка! — Она заикается, слезы текут по её щекам. — К-Каспиан…

Он бросается к ней, обнимает, прижимая к себе, забирает бутылку. Сьюзен утыкается ему в шею и плачет — горько, безнадежно, тоскливо.

— Они даже не снятся мне… — всхлипывает она. — Я помню, как Люси говорила, что после смерти она попадет в страну Нарнию, где правит Лев Аслан и пятеро королей и королев, а животные… ум-меют разговаривать, и… — она задыхается, отстраняется, заглядывая ему в лицо. — Т-ты тоже б-был там… Т-ты был п-принцем, и…

— Ш-ш-ш, — Каспиан гладит её по спине, обтянутой плотной тканью домашнего платья. — Сьюзен… тише. Тише, моя девочка…

Он успевает прикусить язык, с которого почти сорвалось «любовь моя». Сьюзен не замечает. Она цепляется пальцами за его рубашку, вымоченную её слезами.

— Люси… она б-была в т-тебя влюб… влюблена, — она шмыгает носом снова. — Знаешь, так п-по-детски… но это б-было мило, и я знаю, она злилась на меня, что мы встречались… П-помнишь?

Ещё бы.

Каспиан помнит всё. Ладонь Сьюзен в его руке, когда они сидели рядом на семейном ужине. Поцелуи украдкой, пока не видят её родители, ведь Сьюзен всего пятнадцать, а вот ему уже восемнадцать стукнуло. Помнит, что был её первым мужчиной, хотя она, в принципе, не была его первой женщиной. Если бы они тогда знали, что расстояние сыграет с ними злую шутку, если бы он знал…

Если бы он знал, что её письма станут редкими, сухими. Если бы он знал, что сам решит поставить точку, потому что её судьба, как ему казалось, была не с ним. Если бы он знал, что они потеряют друг друга…

А что бы он сделал? Не отпустил её?

Вряд ли. Он точно знает, он чувствует: если ты любишь кого-то, ты даешь свободу, а не запираешь в клетку. И если твой любимый человек уходит — смиряешься. Даже если тебя разрывает на части от боли. Боль проходит. И очищает прежде всего тебя самого.

Но сложно думать об этом, когда от ноющей, тупой боли в сердце плачет Сьюзен, которую он, как бы ни старался, так и не смог разлюбить.

Каспиан обнимает её, пока она не затихает в его объятиях, и он не надеется даже, что она выплакала всё, что копилось у неё на душе.

— Тебе нужно отдохнуть, — он осторожно убирает с её лица вьющуюся темную прядь. — Прости, что не был рядом так долго.

«Прости, потому что я был идиотом. Потому что это всегда была ты, это всегда была любовь. И я должен был быть с тобой. Хотя бы эти полгода»

Вряд ли Сьюзен, в одиночку выхлебавшая почти полную бутылку крепкого старого вина из отцовских запасов, осознает, что происходит. Она засыпает, едва её голова касается подушки, а Каспиан зовет Маргарет, просит помочь мисс Сьюзен раздеться. Маргарет кивает, и, кажется, уже не в первый раз ей приходится переодевать пьяную новую владелицу «Нарнии» ко сну.

Кто бы ещё мог Сьюзен за это винить? Только не Каспиан.

Дом Пэвенси полон воспоминаний. Духи Питера, Эдмунда, Люси и их родителей здесь повсюду: вот с этой лестницы Каспиан едва не полетел головой вниз, пока сражался с Питером на воображаемых шпагах в детстве, а Эдмунд вечно катался с этих перил. Сьюзен закатывала глаза и смеялась, делала уроки, сидя у камина. Люси таскалась повсюду со своим огромным плюшевым львом Асланом. У Люси с детства были яркие сны о стране, которой никогда не существовало, и Питер всегда подшучивал над ней, Сьюзен хмурилась, а Эдмунд фантазиям сестренки потакал и разделял. Каспиан чувствовал себя среди них своим… и чужим при этом, ведь связь, что всегда тянулась между Пэвенси, была ему недоступна, как бы он ни желал обратного.

Каспиан шумно сглатывает, смаргивает слёзы.