Роберт и Элизабет Браунинг

Оправившись от потрясения, она осталась грустной и нелюдимой и предпочла сделаться затворницей. Мистер Барретт снял в Лондоне удобный, но мрачный дом по адресу Уимпол-стрит, 50, став там абсолютным и полновластным хозяином. Его не тревожило то, что старшая дочь считала себя умирающей, проводила все время в постели, принимала только старых друзей — вроде Бойда, своего учителя греческого. После смерти жены деспот отец привязался к Элизабет и сделал ее пленницей своей привязанности. Вечерами он входил к ней в спальню и молился о ее здоровье. Недуги обожаемых пленников — предел желаний таких вот сентиментальных тюремщиков.

Мисс Барретт согласилась на подобный образ жизни — возможно, из-за невроза, возможно, из-за дочерней любви. Она искренне считала, что дни ее сочтены, и стала бояться всего: посетителей, шума, ветра, свежего воздуха. Братья и сестры подчинились отцовской тирании. Младшие дочери Генриетта и Арабель, как и Ба, оставались незамужними. Мистер Барретт и мысли не допускал, что какой-нибудь мужчина похитит у него дочерей. Вместе с тем Элизабет никак нельзя было назвать бесхарактерной. Один из ее учителей итальянского языка сказал ей однажды, что ее недостатком была testa lunga: Элизабет бросалась в любое дело “головой вперед”. Сама же она сформулировала это так: “Лучше кинуться в крапиву и колючки, чем шагать по ровной дороге; лучше догадаться о смысле незнакомых слов, чем рыться в словарях; лучше разорвать бечевки на пакетах, чем развязывать их”. Такой темперамент, разумеется, не мог долго мириться с неподвижностью и затворничеством.

Если Ба так долго терпела и первое и второе, то это объяснялось тем, что ее, словно каменными стенами, отгородили от внешнего мира. Мисс Ба страстно любила поэзию. Один американский критик писал, что Англия никогда не рождала поэтессу подобного уровня. Многие считали, что ее стихи переполнены замысловатыми аллюзиями и весьма трудны для понимания; другие говорили, что они несовершенны. Да и в самом деле, она писала очень быстро, кидаясь головой вперед — “в крапиву и колючки” экстравагантных тем, либо принималась не слишком умело развивать метафизические мотивы — с упорством и витиеватостью, достойными елизаветинской эпохи. Но она обладала умом и живым воображением. И несомненно была Поэтом.

III

Это сразу почувствовал Роберт Браунинг. Прочитав стихи мисс Барретт, он понял, что нашел собеседницу по сердцу. В сборниках ее стихов он обнаружил те же, что и у него, философские и классические познания, а также столь близкие ему пылкость и склонность к смутным намекам-рассуждениям. Вот советчица и вдохновительница, в которой он так нуждался. Следовало добиться встречи. Роберт выяснил, что у них был один общий друг — Джон Кеньон, кузен Барреттов, и попросил, чтобы тот представил его. У Роберта было “тайное предчувствие”, что он влюбится в мисс Барретт.

Однако так просто в дом на Уимпол-стрит было не попасть. Мистер Барретт и его дочь единодушно решили, что двери комнаты Ба должны быть затворены для посторонних. Там царила полная тишина. Элизабет слышала только дыхание своей собаки по кличке Флаш. Щели в окнах были заклеены бумагой. Густые заросли плюща и плотные темные шторы не пропускали дневной свет. Двойная дверь в коридор постоянно оставалась запертой, зато дверь в комнату отца открывалась свободно. Воздух в спальне стоял тяжелый, на полу лежал толстый слой пыли. Дни шли за днями, как во сне, время здесь замерло. Мисс Барретт не считала ни часов, ни дней, ни месяцев, с трудом припоминая, сколько ей лет.

Каждый вечер дверь отцовской спальни отворялась, Эдуард Моултон Барретт подходил к изголовью постели и брал руку дочери. “Папа — мой капеллан, — писала Элизабет. — Он молится со мной вечерами, но не по книге, а по наитию, с искренним чувством, моя рука лежит в его руке, и в мире нет никого, кроме нас двоих…” Она признавалась, что единственный звук, который приносит ей немного радости и ускоряет пульс, это шум по-юношески легких отцовских шагов. Сам мистер Барретт находил в заточении дочери (к тому же совершенно добровольном) ревнивое и маниакальное удовольствие.