Робеспьер

Выступления Робеспьера по вопросам церковной реформы не слишком отличались от речей других депутатов- патриотов, призывавших покончить с привилегиями высшего духовенства и поддержать приходских священников, несущих народу поддержку и утешение. Единственный вопрос, в котором он оказался практически в одиночестве, — это предложение отменить целибат (обет безбрачия) церковнослужителей. Однако за стенами Собрания у Робеспьера нашлось множество сторонников, немедленно засыпавших его приветственными письмами. «Добропорядочные и мудрые люди во весь голос требуют дозволения священникам вступать в брак... ибо природа не допускает ущемления ее прав... употребите все ваши выдающиеся способности для того, чтобы отменить состояние, противное природе, политике и самой религии... Вся Европа будет вечно благословлять ваше имя», — писал Робеспьеру аббат Лефез. Кстати, в своем письме он впервые назвал Робеспьера «неподкупным». Восторги клириков, заваливших квартирку на улице Сентонж письмами с хвалебными виршами — французскими, латинскими, греческими и даже еврейскими, — имели и оборотную сторону. «Если ты и дальше будешь продвигать это предложение, ты потеряешь уважение крестьян. Оно обернется оружием против тебя; уже сейчас говорят о твоем безбожии», — писал брату из Арраса Огюстен Робеспьер. Декрет об отмене целибата будет принят с приходом к власти якобинцев, и им воспользуются около шести тысяч священников — как утверждают, потому, что на основании декрета женатый священник — даже неприсягнувший — считался «попутчиком революции», что спасало его от гонений.

Страну поделили на 83 департамента, иначе говоря, на примерно равные части, убрав прежнее деление на провинции; распустили провинциальные парламенты и приступили к проведению судебной реформы. Не обошли стороной и столицу: Париж был поделен на 48 секций. Секция, иначе говоря собрание сначала «активных», а потом просто граждан, осуществляла власть на местах, выдавала виды на жительство, делила граждан на пассивных и активных, затем стала выписывать свидетельства о благонадежности, а во время Террора выявлять подозрительных. В 1793 году в секциях будут созданы местные революционные комитеты. Относительно административного деления столицы Робеспьер, отстаивавший прежнее деление, сцепился с Мирабо, причем безосновательно, на что тот заметил: «Господин Робеспьер вынес на трибуну усердие более патриотическое, нежели обдуманное».

Какой бы вопрос ни поднимали депутаты, Робеспьер непременно брал слово. Когда обсуждали налоговую реформу, он связал ее с требованием отмены цензового голосования: «...пока налоги недостаточно единообразны и недостаточно мудро согласованы... до указанного времени все французы, уплачивающие какой-либо налог, сохранят осуществление всей полноты политических прав и право допуска ко всем государственным должностям...» Все же разделение граждан на активных и пассивных было закреплено в конституции. «Аристократия богатых теперь освящена декретом Собрания», — писал Лустало. Робеспьер выступил за предоставление всей полноты гражданских прав изгоям общества — протестантам, евреям и актерам. «Вернем их в лоно счастья, отечества и добродетели, вернув им достоинство человека и гражданина!» — призвал он с трибуны Собрания. Просьба жителей папского Авиньона и Конта-Венессена (в 1309—1377 годах Авиньон являлся папской резиденцией; в 1348 году папа Климент VI выкупил город в собственность; после того как папы покинули город, им стал управлять папский легат) о присоединении к Франции дала ему очередной повод напомнить о правах граждан: «Кто может без возмущения слушать, как нам назойливо напоминают о правах и собственности папы? Праведное небо! Как может народ являться чьей-либо собственностью? Кощунственно даже произносить такие слова с трибуны Национального собрания!» Эта его речь была напечатана по приказу Собрания. Авиньонское Общество друзей конституции прислало Робеспьеру благодарственное письмо, на которое тот ответил: «Вы благодарите меня за то, что я выступил в поддержку жителей Авиньона. Это я должен благодарить судьбу за то, что она предоставила мне возможность выступить в их защиту. Каким бесчувственным должен быть тот, кто не возрадуется в сердце своем при одной только мысли, что он может быть полезен народу».