Робеспьер

Интересно, о чем размышляли депутаты, желавшие «воцарения мудрой свободы и устранения злоупотреблений», глядя на новенькие, со сверкающими пуговицами мундиры национальных гвардейцев и пестрые зонтики зрителей? Их свобода очевидно не была похожа на свободу Робеспьера: его Свобода — «это повиновение законам, которые мы сами себе диктуем», закон же, по словам Ромма{9}, являлся «государственной религией, у которой должны быть свои служители, свои апостолы, свои алтари и школы...». Если следовать Ромму, гражданская присяга, церемонии принятия которой торжественно проходили по стране, являлась своеобразным причащением к конституционным законам, а Декларация прав человека и гражданина выступала в роли своеобразных скрижалей, текст которых можно было найти практически в каждом помещении государственных служб. Алтари свободы, символический триколор... Новое общество вольно или невольно строилось по привычному образцу, а именно церковному устройству, что вполне соответствовало умонастроению Робеспьера. Восхваление честной бедности, противопоставленной эгоизму богатых, в речах Робеспьера напоминало проповедь на тему о верблюде, легко проходившем сквозь игольное ушко{10}.

Но главное: революция, как и церковь, требовала от человека веры. И первым иерархом новой веры уверенно становился Робеспьер. 19 августа 1790 года он получил письмо из маленького городка Блеранкур: «К вам, кто поддерживает изнемогающую родину против потока деспотизма и интриг, к вам, которого я знаю только как Бога по его чудесам, я обращаюсь к вам с просьбой присоединиться ко мне для спасения моего несчастного края». Далее следовала просьба: сохранить жизненно необходимый городу рынок, который местная администрация решила перенести в соседний город. «Я не знаю вас, но вы — большой человек, вы не только депутат одной провинции, вы — депутат всего человечества и всего государства». Письмо это написал Сен-Жюст, в будущем самый идейно и духовно близкий соратник Робеспьера, пламенный революционер с холодной головой. (А если судить по воспоминаниям многих современников, то и с ледяным сердцем.) Столь восторженное послание не могло не польстить Робеспьеру.

Этим же летом у Робеспьера неожиданно появилась мысль оставить карьеру политика и вернуться в Артуа. В сентябре он написал Бюиссару, что охотно занял бы место судьи где-нибудь в Бетюне, но просил друга пока никого не посвящать в эти планы. Подобные размышления достаточно неожиданны, и остается предположить, что, неуверенный в повторном своем избрании, Робеспьер, как человек благоразумный, начал готовить пути отступления. Но еще через месяц жители Версаля избрали его председателем суда своего дистрикта, и он, видимо, перестал беспокоиться за свою будущность. А в июне 1791 года парижские избиратели «без его ведома и несмотря на происки его врагов» изберут его общественным обвинителем парижского уголовного суда. «Сколь ни почетен такой выбор, я с ужасом думаю о тяжелых трудах, на которые этот важный пост меня обрекает в такое время, когда после длительных волнений мне необходим отдых... Но мне на долю выпала бурная судьба. Я буду плыть по течению до тех пор, пока не принесу последнюю жертву, какую смогу предложить отечеству», — писал он Бюиссару.

Свечу в Аррасе мы нашли,
И факел из Прованса взяли.
Всю Францию они зажгли,
Но света очень мало дали{11}.

Факел Прованса погас 2 апреля 1791 года: после тяжелой болезни скончался Мирабо, главный конкурент Робеспьера не только в Собрании, но и в Якобинском клубе. 4 апреля его с великими почестями и при огромном стечении народа похоронили в пантеоне. Потом всплывут доказательства продажности Мирабо и его сношения с двором, останки выкинут из пантеона, а на его место положат Марата... Но это потом. Пока же Собрание и парижане облачились в траур, и, возможно, только Робеспьер вздыхал с облегчением; некоторые утверждали, что после смерти «факела Прованса» он даже стал выше, увереннее в речах и движениях. Теперь на его пути к лидерству стоял лишь «триумвират», в котором, как ходил слух, Ламет думал, Барнав говорил, а Дюпор действовал. Свалить триумвират в одиночку не было никакой возможности. Тем более что выполнение основной задачи Учредительного собрания, а именно выработка конституции, подходило к концу. Предстояли новые выборы — в Законодательное собрание.