Столь же запутана и навсегда окутана туманом предположений история отношений старшей дочери Дюпле Элеоноры и Максимилиана Робеспьера. Ее называли невестой Робеспьера, а после его гибели она назвала себя его вдовой и до конца жизни носила траур. Семья Дюпле намекала, что их дочь Элеонора удостоилась внимания знаменитого жильца. Была ли это любовь? Всегда тщательно одетый, окруженный всеобщим поклонением, звезда политического небосклона, Максимилиан не мог не произвести впечатления на Элеонору. Но, например, Ленотр, отказывавший Элеоноре в женской привлекательности, считал, что «ею владело гордое желание чувствовать себя избранницей человека, одно имя которого наводило трепет на всю Францию». Элизабет Леба, напротив, утверждала, что Элеонора питала симпатию к Робеспьеру и тот, в свою очередь, не мог не воздать должное серьезной и добродетельной девушке, подобных которой следовало искать лишь «в прекрасных временах античных республик». Термидорианец Жоашен Вилат писал, что Элеонора не только была женой Робеспьера, но и имела на него влияние. А Жозеф Субербьель, личный врач Робеспьера и свой человек в доме Дюпле, утверждал, что Элеонора и Максимилиан любили друг друга, однако нравы их были чисты. Робеспьер даже останавливал разговор, если тот принимал фривольный характер. Одни современники писали, что Элеонора была любовницей Робеспьера, другие, ссылаясь на Сен-Жюста, утверждали, что они заключили тайный брак. Шарлотта опровергает и первых, и вторых: «Об Элеоноре Дюпле существует два мнения: одно — что она была возлюбленной Робеспьера-старшего, другое — что она была его невестой. Я считаю, что оба эти мнения были одинаково неправильны, но я уверена в том, что мадам Дюпле жаждала иметь моего старшего брата своим зятем и не скупилась ни на ласки, ни на обольщения, чтобы заставить его жениться на своей дочери... Но мог ли мой старший брат, постоянно загруженный делами и работой, поглощенный своими обязанностями члена Комитета общественного спасения, мог ли он думать о любви и женитьбе?.. К тому же он не испытывал к Элеоноре никакого влечения... По одной фразе, которую при мне Максимилиан сказал Огюстену, можно судить, насколько он был расположен сочетаться браком со старшей дочерью мадам Дюпле: “Тебе бы следовало жениться на Элеоноре”. — “О, нет!” — ответил мой младший брат».
Бесспорно, семья Дюпле и мадам Дюпле в частности оказали немалое влияние на состояние духа Робеспьера. По словам Фрерона, Робеспьер, проживая в доме Юмбера на улице Сентонж, не платил владельцу ни за кров, ни за пищу, ни за дрова, полагая, что одним своим присутствием оказывает его дому большую честь. Но тогда он был доступен для своих коллег. Когда же «он поселился у Дюпле, то постепенно стал невидимкой; его оградили от общества, его споили, его погубили, постоянно возбуждая его гордыню». Насколько можно доверять словам Фрерона? Фрерон заседал в Конвенте вместе с Робеспьером, числился среди его сторонников, но в списке приближенных и друзей, приходивших «на четверги» в гостиную мадам Дюпле, имени Фрерона нет, равно как нет его имени и среди близких, которые могли прийти к Робеспьеру в любое время (Сен- Жюст, Леба и его сестра Анриетта, Кутон, художник Давид, революционер Буонаротти, сестра Максимилиана Шарлотта). По свидетельству Элизабет Леба, на «четвергах» музицировали, читали вслух пьесы Расина и Корнеля, но не разговаривали о том, что происходило за стенами дома. По словам Буонаротти, за три года, проведенные под крышей Дюпле, Робеспьер раз шесть обедал вне дома, несколько раз водил мадам Дюпле с дочерьми в театр. Но чаще всего, взяв с собой любимого датского дога Брунта, по вечерам отправлялся гулять на Елисейские Поля или в пригороды Парижа. Робеспьера всегда сопровождали (некоторые говорили, что незаметно) двое добровольных охранников — слесарь Дидье и печатник Леопольд Николя. По воскресеньям все семейство Дюпле вместе с грозным жильцом совершало загородные прогулки в леса Версаля или Исси. Согласно воспоминаниям Элизабет, в лоне почтенного патриархального семейства Дюпле Робеспьер наслаждался тихой добропорядочной жизнью. Согласно Фрерону, в семействе Дюпле ему постоянно курили фимиам, отчего он окончательно утратил чувство реальности и вместо государства народного суверенитета стал строить град добродетели.