Много ли мы знали о дореволюционной биографии Робеспьера? И да, и нет. С одной стороны, знакомый с работами о нем человек мог бы вспомнить множество подробностей, переходящих из книги в книгу: взросление без родителей, увлечение голубями, парижский колледж, возвращение на родину, поэтический клуб «Розати»... С другой же, адвокатская карьера Неподкупного до сих пор выпадала из поля внимания историков: может даже сложиться впечатление, будто Робеспьер был человеком, не нашедшим себя в «мирной жизни» и просто пережидавшим время до революции. Лёверс в своей работе показывает, что все это было отнюдь не так.
То, что у большинства историков выглядит неким предисловием к главной, революционной, чести жизни Робеспьера, у Лёверса. прежде всего, привлекает
Прежде всего, автор опровергает распространенный миф о встрече будущего вождя революции в его бытность учеником парижского колледжа с только что взошедшим на престол Людовиком XVI: Лёверс убедительно î доказывает, что это легендарное событие, нашедшее отражение в кинематографе, не могло состояться. Небезынтересны и другие подробности биографии Робеспьера-студента: например, он дважды учился в четвертом классе и дважды прослушал курс риторики, хотя и демонстрировал отличную успеваемость (с. 28–31).
Обстоятельный рассказ об адвокатской деятельности Неподкупного — это, пожалуй, самая ценная и познавательная часть книги. Автор опирается на те самые источники, обнаружение которых и подвигло его взяться за данный труд. Речь идет о публикациях Робеспьера, в которых он излагал материалы своих судебных процессов. Вообще, стремление к публичности, к вынесению всякого вопроса на общественное обсуждение очень характерно для эпохи Просвещения, ведь именно в XVIII в. и родился феномен общественного мнения, на беспристрастный суд которого возлагали большие надежды сторонники преобразований. Кроме того, у Робеспьера (тоже в духе его эпохи) имелись амбиции литератора. Лёверс указывает на то, что, закончив учебу, его герой видел еебя не только юристом, но и гражданиномсту литературной республики» (с. 40).
Как показывает автор, в течение 1780-х гг. Робеспьеру удалось не просто эффективно проявить себя на адвокатском поприще, но и добиться определенной известности в своем регионе в качестве защитника угнетенных. «Он предпочитает скорее одно дело, которое вызовет интерес публики, чем множество таких, которые принесут доход, но будут скучными» (с. 62) — отмечается в книге. Среди доверителей будущего революционера был веревочник Франсуа Детёф, обвиненный в краже экономом бенедектинского монастыря, который таким образом пытался скрыть свои собственные злоупотребления; англичанка Мария Мерсер, помещенная под стражу в Сент-Омере по требованию ее заимодавцев; супруги Паж, из которых жена была осуждена за ростовщичество, а престарелый муж подвергся наказанию заодно с ней. В первом случае Робеспьер обрушился с критикой на безнаказанность монастыря, который не собирался компенсировать ущерб Детёфу даже после того, как был разоблачен настоящий преступник. Во втором — взывал к милосердию по отношению к женщине, вдове, иностранке. В третьем он пошел еще дальше: раскритиковал процедуру, отверг сам факт преступления, который счел недоказанным, ибо «лучше отпустить двадцать преступников, чем покарать одного невинного» (с. 72), и, наконец, высказался за декриминализацию ростовщичества. Исследователь описывает и другие дела, опубликование материалов которых давало Робеспьеру повод затронуть те или иные общественно значимые вопросы, публично высказаться в пользу преобразований.
В целом образ «дореволюционного» Робеспьера предстает у Лёверса достаточно гармоничным и привлекательным. Это успешный, признанный коллегами профессионал, региональный общественный деятель, выступающий за разумные реформы, член местного научного сообщества, немного поэт и вовсе не такой сухарь, каким его чаще всего представляют: к примеру, автор цитирует отрывок из письма, где Робеспьер в шутку высказывал намерение предложить провинциальным штатам Артуа воздвигнуть храм тому, кто придумал торт. «Я весьма рассчитываю на поддержку корпуса духовенства» (с. 38) — писал он, намекая на чревоугодие служителей Церкви. Словом, перед нами абсолютное дитя своего века, человек эпохи Просвещения, который еще не знает, что эта эпоха вот-вот закончится. В нем есть все передовое, что вдохновит революцию; есть и доля бунтарства; но еще совершенно нет никаких признаков того мрачного олицетворения Террора, которым он очень скоро войдет в историю.
Обратимся теперь ко второй, основной, части книги, где излагается биография участника Революции.