Робеспьер на троне

О духовном большевизме Петра Мережковский писал еще до революции. «Еще Пушкин заметил сходство Петра с Робеспьером. И в самом деле, так называемые «Петровских преобразования» — настоящий переворот, революция, бунт сверху, «белый террор». Петр — тиран и бунтовщик вместе, бунтовщик относительно прошлого, тиран относительно будущего. Наполеон и Робеспьер вместе, и этот бунт не только политический, общественный, но еще в гораздо большой мере нравственный — беспощадная, хотя и бессознательная ломка всех категорических императивов народной совести, необузданная переоценка верх нравственных цен».

Большевики заканчивают то, что начал Петр I — ломку русской души, русского быта и русской культуры. И идейным антикоммунистам не к лицу восхищаться Петром I, который духовно является первым большевиком.

Проф. М. Зызыкин, посвященную 250-летию Санкт-Петербурга, статью «Государство и церковь при Петре I», начинает словами: «Перемене столицы сопутствовало полное изменение государственных идей, а вернее полная революция «сверху». Проф. А. Карташев в статье «Православие в России» тоже называет Петра революционером.

Реформа есть видоизменение чего-то существующего. Всякая реформа только видоизменяет традиции. Революция есть отрицание существовавшего прежде, уничтожение его. Основная цель всякой революции есть уничтожение существовавших до нее традиций.

После большевистской революции многие из ученых стали смотреть на Петра I, как на духовного предка современного большевизма.

В статье «О сущности православия» в Сборнике «Проблемы русского религиозного сознания» проф. Карсавин писал: «…И редко большевизм сочетается с плодотворной практической деятельностью… таит яд под покровом необходимости… Таков большевизм Петра Великого, большевизм, губительность которого прикрыта грандиозным делом преобразователя, (это тоже очень спорный вопрос. — Б. Б.), но тем не менее ясна для внимательного взгляда в рационалистической ломке исторического уклада жизни, в разрушении основы ее — русской церкви». И дальше:

«…Необходимо понять новую историю России не только, как продолжение и развитие того, что начато великим преобразователем, но как борьбу с ним, последний фазис которой мы, кажется переживаем в изживании творчески бесплодного большевизма».

Философ Франк с своей статье «Религиозно-исторический смысл русской революции» пишет: «Исторические истоки русского нигилизма восходят к вольнодумному кружку вельмож Екатерины II, т. е. к французскому просветительству 18 века».

«Но, — продолжает С. Франк, — в известном смысле этот нигилизм имеет еще более отдаленного предшественника в России, этот предшественник — Петр I». Петр I, как указывает С. Франк, в каком-то смысле был бесспорно первым русским нигилистом: недаром большевики еще при последнем ограблении церквей с удовольствием ссылались на его пример.

«Сочетание бесшабашной удали, непостижимого для европейца дерзновения святотатства и кощунства, смелого радикализма в ломке традиционных устоев с глубокой и наивной верой в цивилизацию и в рационально-государственное устроение жизни, бесспорно роднит, несмотря на все различия, — достаточно очевидные, чтобы стоило об них упоминать, — Петра Великого с современным русским большевизмом».

Очень плохую услугу Петру I оказывает генерал Штейфон следующей похвалой, высказанной в книге «Национальная военная доктрина». Приведя высказывания С. Платонова, что Петр всю жизнь исповедовал «идею государства, как силы, которая в целях общего блага берет на себя руководство всеми видами человеческой деятельности и всецело подчиняет себе личность (подчеркнуто мною. — Б. Б.), генерал Штейфон пишет:

«Иными словами, за 2 с лишним столетия до нашего времени, русский Царь Петр I уже осуществил идею современного фашизма, подчинив личность государству».

Большевизм, как совершенно правильно определяет проф. Карсавин, реакционная сила, которая стремится во что бы то ни стало «продолжить дело Петра, т. е. отрицательные тенденции, конкретно, — ограниченный европеизм Петрова идеала».

Реформы Петра — не реформы, а революция классической формы.

Известный ученый де Мун верно указывал, что:

«Революция не есть ни акт, ни факт, она есть политическая доктрина, претендующая основать общество на воле человека вместо того, чтобы основать его на воле Божией, которая ставит суверенитет человеческого разума на место Божественного закона. Вот где революция, остальное вытекает из этого, из этого гордого восстания из которого вышло современное государство, государство захватившее место всего, государство, сделавшееся вашим Богом, которое мы отказываемся обожать с вами вместе.

Контрреволюция — противоположный принцип. Это — доктрина, основывающая общество на христианском законе».