Робин Гуд

— Кто же из вас придёт на помощь человеку, который посмел поднять руку на благородного рива?

— Мы все готовы, — тихо ответил крестьянин с рыжими волосами, которого звали Билль Белоручка. И лицо его было рыжим — столько было на нём веснушек.

— Да, мы готовы, глимен!

Так ответили вилланы, старые и молодые.

Робин Гуд опёрся на медведя, обхватив руками его мохнатую шею. Он смотрел в ту сторону, где дорога, взбегая на холм, поворачивала к Вордену. В тусклом вечернем свете видна была тёмная толпа, спускавшаяся с пригорка вдали. Красные огни факелов мерцали сквозь ветви придорожных ракит.

— Слушайте, — сказал стрелок, высоко подняв руку, — в Вордене зарычали медведи.

Теперь слышны уже были и голоса. Издалека толпа казалась маленькой, но она запрудила всю улицу, докатившись до Сайлса. Рябой, широкоплечий, приземистый крестьянин шёл впереди, окружённый вилами, ножевыми клинками, насаженными на палки, и факелами. На длинной прыгающей жерди он нёс срубленную голову старосты.

— Скателок, это ты?! — крикнул Билль Белоручка, вглядываясь в лицо вожака.

Со страхом и радостью смотрели все на окровавленную голову рива, освещённую шатким пламенем факелов. Над рёвом и гулом толпы висели возгласы:

— К манору! К манору! Жечь писцовые книги!

Медведь зарычал и прижался к Робин Гуду. Вилланы из Вордена смешались с вилланами из Сайлса.

— Мы идём к сэру Стефену жечь писцовые книги! — сказал рябой Скателок.

— В этих книгах и наше горе! — сказал Билль Белоручка.

А вожак из Вордена продолжал:

— Добрые вилланы! Вам знакома эта голова. В Вордене некому больше гнать нас на барщину и некому собирать оброк. Мы сожгли мельницу, где вы оставляли сэру Стефену треть от каждого чельдрона зерна. Мы разбили большие жернова. Покажите, что осталось от господской мельницы, люди!

Осколки гранита пошли по рукам.

— Мы сожжём все грамоты, где записана наша горькая доля! Все податные списки, все свитки зелёного воска, каждый лоскут телячьей кожи, какой найдётся в маноре! К манору, к манору!

Робин Гуд с тревогой вглядывался в толпу. Он не мог отыскать ни Билля Белоручки, ни других сельчан, которые только что повторяли припев его песни. Когда вилланы из Вордена двинулись вперёд, он помедлил один у колодца, дивясь, почему так дружно исчезли жители Сайлса.

— Так-то, старик, — грустно сказал он, вороша густую шерсть на загривке медведя. — Видно, зря я старался: слишком много рабов в весёлой Англии, слишком мало людей.

В это время сразу из всех переулков хлынул народ. Темноту разорвали редкие факелы. Горящая смола осветила топоры и косы, мечи, вилы, дубины, босые ноги и сотни сверкающих глаз.

— К манору! К манору! Жечь писцовые книги!

Билль Белоручка бежал впереди с косарём, каким вырубают кустарник в канавах.

— Ну, моё оружие при мне, — усмехнулся Робин Гуд, вскидывая лютню к груди и поправляя лук за плечом. — Идём, старина.

Звона струн не было слышно в шуме. Но голос глимена перекрыл все голоса:

Служили мы верно
До этих пор.
В руках у виллана
Блестит топор.
Нынче начнётся
Другой разговор.
Крепко построен
Господский манор,
Но меч у виллана
Остёр, остёр!
До неба встанет
Жаркий костёр.
Пахари, дружно!
Сильней напор!
Нынче весёлый
Начнётся спор.

Медведь бежал вперевалку, осторожно выбрасывая вперёд лапы, чтобы их не отдавили в толпе.

Глава шестая О шумном обеде в доме шерифа ноттингемского

Есть у меня и для хлеба мешок,

Чтоб корки просить у порога,

Для соли мешок, для зерна, для вина,

А последний — для звонкого рога.

За отдельным столом, на возвышении, сидел шериф ноттингемский Ральф Мурдах со своей женой. Пониже, за большим столом, сидели рыцари, старшие начальники городской стражи, любимые слуги шерифа и торговый люд Ноттингема.

Прислужники внесли глиняные миски с водой, и гости ополоснули руки.

Священник прочёл молитву, и трапеза началась.

Повара на огромном деревянном блюде принесли зажаренного целиком барана. Шериф первый вытащил из-за пояса нож, навострил его о сапог и отрезал по куску себе и жене.

Блюдо с бараном обошло большой стол; под конец круга на нём осталось только несколько голых костей. Перед каждым из гостей на широком ломте хлеба дымилось душистое, щедро приправленное пряностями мясо. Вино широкой струёй потекло в серебряные кубки.

Гости, подлизывая сало, стекавшее по рукам, слушали песню заезжего менестреля[35]. Менестрель прибыл из германского города Вормса, где сидел заточенный в темницу король Англии Ричард.

— Я спою вам песню, сложенную королём, — сказал менестрель.