Робин Гуд

Упоминание Шекспиром популярного имени Робин Гуда было, помимо всего прочего, способом борьбы с конкурентами — ведь в те же годы о разбойнике писали Мандей, Эдвард Пил и уже упоминавшийся Роберт Грин, чью прочитанную в юности комедию «Векфилдский полевой сторож» ностальгически вспоминал М. Горький в одной из статей: «Я списал тяжелые эти стихи в тетрадь, и они служили мне чем-то вроде посоха страннику, а может быть и щитом, который защищал меня от соблазнов и скверненьких поучений мещан»[28]. Персонаж пьесы Джордж-э-Грин, тот самый гуртовщик из Уэйкфилда, не только побеждает Робин Гуда в поединке, но и защищает бедных и даже спасает короля от врагов. По неизвестной причине Р. Грин отнес жизнь своего героя и, соответственно, Робин Гуда к правлению короля Эдуарда IV Йоркского (1461–1483).

Популярность Робин Гуда в эпоху Тюдоров была так велика, что авторы того времени вставляли его имя в свои переводы античных классиков, делая тем самым разбойника современником Ахилла и Энея. Тогда же начали активно записываться и издаваться посвященные Робину баллады. Около 1600 года был составлен их большой сборник, названный «манускриптом Слоуна» (Sloane MS 780) по имени его владельца, известного коллекционера и основателя Британского музея Ханса Слоуна (1660–1753). Сборник предваряла прозаическая «Жизнь Робин Гуда» — первое жизнеописание разбойника, составленное неизвестным автором исключительно по данным баллад.

Позже, около 1650 года, появился сборник, известный под именем «фолианта Перси», куда в числе прочих фольклорных памятников вошли семь баллад о Робин Гуде в старых и весьма интересных вариантах. Еще позднее, около 1675 года, был написан так называемый «манускрипт Лесников» (The Forresters Manuscript), названный в честь открывающей его баллады «Робин Гуд и лесники». В 1993 году он возник из небытия на книжном аукционе, откуда попал в библиотеку Британского музея, а позже был издан с комментариями ведущего современного робиноведа Стивена Найта. В этот сборник входят 22 баллады о Робине, многие из которых отличаются от известных вариантов названиями или деталями текста. Открытие этого манускрипта доказывает, что в частных коллекциях Англии и других стран еще могут отыскаться тексты новых баллад, вносящих ясность в биографию легендарного разбойника.

В елизаветинскую эпоху образ Робин Гуда как бы раздвоился: с новым безобидным весельчаком соседствовал старый, грозный народный мститель, о котором по-прежнему вспоминали судьи и подсудимые на политических процессах. В 1603 году бывший фаворит Елизаветы Уолтер Рэли, отданный под суд новым королем Яковом I, воскликнул на допросе: «Не странно ли, что меня притащили сюда, словно Робин Гуда или Джека Кэда?!» Два года спустя первый министр Роберт Сесил назвал «Робин Гудами» участников знаменитого Порохового заговора. Ранее то же прозвище получили ирландцы, выступившие против занятия их земель английскими поселенцами: «Люди из семейства Мак-Ши, беззаконные сыновья лорда Рока и другие стали Робин Гудами и убили нескольких поселенцев, бежав после этого в отдаленные леса и пустоши»[29].

В Эдинбурге в 1561 году «Робин Гуд», под именем которого выступал мясник Джордж Дюрье, стал зачинщиком беспорядков, направленных против феодальной знати. Современники утверждали, что мятеж стал следствием попыток властей запретить «Робингудовы игрища». В 1578 году шотландский король Яков VI все-таки подписал закон, запрещавший «все нечестивые представления о Короле мая, Робин Гуде и прочих, устраиваемые в месяце мае в хлевах, школах и других местах». Правда, поводом для этого стали не народные волнения, а протесты пуритан против «нечестивой языческой забавы». Реформаторы церкви грозили небесной карой всем, кто рассказывает или играет на сцене «лживые сказки» о Робине и его стрелках. Еще в 1528 году переводчик Библии Уильям Тиндал осуждал тех, кто «вынуждает вас читать о Робин Гуде, Бивисе Хэмптонском, Геркулесе, Гекторе и Троиле в тысячах басен о любви, ревности и вражде, беспредельно порочных и пагубных для молодежи». В подобных филиппиках Робин всегда ставился в один ряд с самыми знаменитыми героями романов, включая (опять-таки) короля Артура, что красноречиво говорит о его популярности в то время. Тем громче были обвинения пуритан, не желающих, чтобы какой-то разбойник равнялся славой с героями Священного Писания.