Робинзон из-под моста

— Один уже приезжал два дня назад с сюрпризом. — Ответил мужчина.

— В смысле? — Не понял я.

— Тоже дождался ее с работы, а потом…

Я вдруг всё понял, не дождавшись, когда договорит мужчина.

— … порезал всю. — Договорил он.

— Виктор? — Догадался я.

— Я не знаю, как его зовут. Вон, видишь, бордюр испачканный, это в ее крови. Она лежала там до приезда скорой.

— Она жива? — у меня мир закружился перед глазами. Почему я так долго собирался? Все могло бы случиться иначе.

— Говорят, очень плоха. Но это бабы сплетничают. Шеф, отец ее, второй день в больнице живет. Крови много было.

Я немного впал в прострацию и собрался куда-то идти. Голос пухлика привел меня в чувство.

— Слышь, парень, я как раз мимо больницы поеду, где она лежит, могу подбросить.

— Ага, хорошо, давайте. — Я сел в машину.

Меня колотило, когда я зашел в приемное отделение. Мне было страшно все: узнать, что Татьяны уже нет, увидеть ее родителей, убитых горем, понять, что моя сказка тоже закончилась. Мои глаза выражали все, что я не мог произнести.

— Ттттатьяна к вам поступала… — Женщина в приемном отделении сразу поняла о ком речь.

— Ножевые ранения?

Я согласно замотал головой. Думаю, мои испуганные глаза были по пятаку.

— В реанимации она. В себя почти не приходит.

— К ней пускают? — Спросил я сквозь зубы, стиснутые сведенными скулами.

— Только близких. Вы кто ей?

Я проклял свой синдром правдолюба. Не будь его, я бы запросто представился братом.

— Знакомый, из другого города.

— Нет, не пущу. Случай криминальный, кроме близких родственников нельзя никого пускать.

В этот момент в коридоре показалась хорошо одетая женщина, на которой не было лица. Ее внешность и движения выдавали в ней великую скорбь. Глаза были потухшими, прикрытые припухшими веками. Она шла по коридору, будто никого не видела.

— Эй, парень! — Меня окликнула женщина из окошка приемного отделения. — Это ее мать. Если она разрешит тебе пройти с собой, то можно.

Это был шанс. Я был до ужаса стеснительным и асоциальным, и мне было невероятно трудно подойти к незнакомому человеку, да еще во время такого несчастья. Только осознание того, что Татьяна тоже стала частью меня, и я имею право увидеть ее, хотя бы в последнюю минуту жизни, подвигло меня набраться смелости, подойти к женщине и представиться.

— Здрасьте, я Толик.

Женщина подняла на меня печальные и усталые глаза. Она посмотрела сквозь меня.

— Какой Толик? — Бесцветным голосом спросила она.

— Татьяна рассказывала вам обо мне. Помните, весной она приезжала лечить меня? Я тогда чуть не умер от простуды.

— А, Толик со странностями, Робинзон из-под моста.

— Да, это я. — Меня ничуть не покоробило то, что моей характерной чертой были странности.

— А вот Танюшка наша… — Мать не договорила и заплакала.

Она ткнулась мне в грудь и затряслась. Я стоял и озирался по сторонам, не зная, как ее успокоить. Люди в очереди смотрели на меня.

— Пошли, если придет в себя, может, узнает, тогда и простишься с ней. — Мать Татьяны повела меня за собой.

Мы сели в лифт и поднялись на третий этаж. Здесь было тихо. Чувствовалось, что это было местом, в котором решается судьба людей: остаться в этом мире или перейти в иной. Возле третьей двери на кушетке сидел мужчина. Он уткнулся головой в сложенные руки и не двигался. Он повернулся, только когда я и Танина мама подошли вплотную.

— Саш, это знакомый Тани, Анатолий. — Представила она меня.

Отец и по виду был суров, как рассказывала Татьяна.

— Еще один? — Спросил он. — Выходит, я всегда был не в курсе ее отношений?

— Какая сейчас разница. Это хороший человек, мне Танюшка о нем рассказывала.

Мы сели и замолчали.

— Доктор выходил? — Спросила мать.

— Нет. — Коротко ответил отец.

Через минуту открылась дверь. Все вскочили. Я почувствовал в этот момент родительский страх ожидания известия о смерти дочери. Их глаза выражали его яснее слов.

— Как она? — Спросила мать.

Доктор молча показал отойти подальше от двери.

— Пришла в себя. Это хороший знак. Но буду с вами откровенен. Раны почти несовместимы с жизнью. Вся надежда на молодость и крепкое здоровье. Печень, легкие, почки — все задето. Состояние пограничное. Нужен толчок, который приведет к выздоровлению или…. Ладно, не будем о плохом.

— Нам можно пройти к ней? — Спросил отец.

— Да, но предупреждаю, только положительные эмоции. Никакого воспитания.

— Да кому, кроме нас, так дорога наша Танюшка. — Тихо и обреченно произнесла мать.

Я пристроился за родителями. Подумал спросить их разрешения зайти в палату, но посчитал, что у отца могут возникнуть возражения. Никто не обратил внимания, что я вошел вместе со всеми.

Татьяна лежала под простыней, опутанная капельницами жизнеобеспечения. Ее пухлые губы были без кровинки и слились в один цвет с бледным лицом. Скулы и нос заострились. Мать бросилась к дочери и, нашарив под простыней руку, вытащила ее и стала целовать, приговаривая сквозь слезы:

— Доченька, да что же это, да почему же мы недосмотрели за тобой?

Врач показал отцу взглядом, что он только что просил их вести себя жизнерадостнее. Отец Татьяны взял за плечи жену и оттянул ее от дочери.

— Люб, прекрати. Таня все слышит.