– Ну задавайте, – снисходительно сказала Инесса, она чувствовала превосходство перед собеседницей по все параметрам. Она богаче, лучше одета, у нее профессиональный макияж, да и вообще она красивее. Вот только рядом с этой серой мышью крутился Фома, ну и ладно, не очень-то и хотелось, какое-то бородатое недоразумение, как он еще романы такие великолепные пишет, чудеса.
– Вот вы сказали про одиночество, неужели у вас, у такой красивой и самодостаточной женщины, нет поклонников? Ну, понятно я, серая мышь, со мной можно поговорить, а потом при встрече даже не узнать. Ни косметика, ничего мне не помогает, а вот вы прям снежная королева, плюс ваш статус добавляет вам уверенности в себе.
– Ну, во-первых, зря вы про себя так, вы просто не попадали в руки к хорошему специалисту. Приходите ко мне в салон, у меня есть чудный Олежек, он вас так пострижёт и покрасит, что вы сами себя не узнаете. А про меня все просто, мужчины моего статуса имеют либо жён, с которыми прожили двадцать лет, а у меня принцип – я в семьи не лезу. Либо двадцатилетних моделей, которым губы качают в моем салоне. С остальными еще проще – мужчины статусом пониже меня боятся.
– А вы были знакомы с Аркадием до того, как мы все встретились на чаепитии у сестер Бах? – спросила Маня.
– Вы знаете, по работе я общаюсь со многими людьми, у меня было такое ощущение, что я его где-то видела, только где, не могу вспомнить, – сказала Инесса в порыве напрячь память, даже попыталась поморщить свой ботоксный лоб, но он не поддался и остался таким же гладким.
– Если вспомните, позвоните мне, – попросила Маня, протянув свой номер, написанный на салфетке, и выбежала на улицу.
Фома ходил по двору, сцепив руки за спиной, и внимательно смотрел себе под ноги.
«Думает», – поняла Маня и решила пошутить.
Тихонько спустившись с крыльца, она подошла к нему сзади и, присев на корточки, громко и агрессивно залаяла. Глупая Марь Иванна ожидала чего угодно, но только не этого. Фома недаром прослужил в армии столько лет, он всегда был сильным и ловким, и хоть в последнее время эти его качества стали слабеть, но реакция у него осталась отменной. Маня настолько натурально пролаяла, что он поверил и с разворота пнул бешеную собаку. Насколько было ей больно, настолько было стыдно Фоме. Когда он понял, что с ней все в порядке, а удар приняла на себя, слава богу, не как всегда голова, а еще ни разу не битая пятая точка, да еще и укутанная в дубленку, он демонстративно обиделся и пошел по дороге, не дожидаясь свою горе-помощницу. Та же бежала за ним, немного хромая, и громко извинялась.
– Фома, простите меня, ну, вы были такой задумчивый, мне до невозможности захотелось вас испугать. Ну ведь хорошо получилось, подумаешь, синяк, там не видно, – поняв, что сказала глупость, покраснела и начала оправдываться: – Ну, я имела в виду, что хорошо, что не по лицу, там видно. Ну, как-то не клеится у меня сегодня оправдание, давайте забудем, я неудачно пошутила, вы неудачно среагировали, один-один. Ну, подождите меня, после вашего пинка я не могу бежать, может, у меня вообще сейчас нога откажет, и кому я буду нужна одноногая? Ну, в конце концов, мы братья колобки, что ведут расследование, а братья должны прощать друг друга. Кстати, колобков предложили вы, я предлагала остановиться на Кутузове или, на худой конец, на Шерлоке, вы же «колобки, колобки», так что извольте соответствовать.
– А с чего вы взяли, что они братья? – Фома остановился так резко, что Маня, бежавшая за ним, не смогла затормозить и уперлась в его огромную грудь, свитер пах костром и еще чем-то, какой-то забытый запах, который Маня никак не могла вспомнить.
– Вы знаете, я не уверена, – она растерялась от неожиданного вопроса и еще от этого запаха, который волновал ее и никак не вспоминался, – мне просто всегда так казалось, с детства.
За все время их знакомства их лица еще не были так близко, они стояли и смотрели друг другу в глаза.
«Какие бездонные у него глаза», – думала Маня.
«У нее редкие фисташковые, такого красивого цвета я не видел никогда», – думал Фома.
«Может быть, взять и поцеловать его, прямо сейчас, прямо здесь, – думала Маня. – А что, мне сорок лет, вспомнить нечего, а этот поцелуй буду вспоминать долго, как я, как сумасшедшая, сама поцеловала бородатого мужлана прям посередине улицы, днем». И она почти решилась, возможно, Фома понял это, потому как, прервав игру в гляделки, сказал:
– Надо пересмотреть мультик, стал забывать подробности, – и, развернувшись, пошел по дороге.
Магия исчезла, и они шли по дороге, оба немного потрясывая головой, как будто только что проснувшийся человек пытается прийти в себя ото сна.