Роботы божьи

Егору полагал, что священник не питает иллюзий по поводу человеческих качеств отморозка. У этих двоих, если задуматься, не было почти ничего общего. Они люди из разных эпох, переносно и буквально. Единственной причиной, единственным правдоподобным объясненим авдеевской заботы о Мишке, которое Егор мог понять, было отсутствие чипов у обоих. Вернее, у Авдеева был чип, но сломанный. Они инвалиды. Должно быть, священник чувствовал некое сродство с Мишкой и помогал ему из солидарности.

Таксобот миновал пересечение Кутузовского с проспектом Кавайного и нырнул в скоростной можайский туннель. Несколько соседних такси резко перестроились и образовали нечто вроде гусеницы или поезда. Это их обычный трюк ― на скоростных трассах выстраиваться друг за другом в колонну, чтобы уменьшить сопротивление воздуха. Кабинка Егора оказалась в середине гусеницы. Смотреть по сторонам было не на что: таксоботы спереди и сзади затемнили стекла, ― очевидно, по желанию своих пассажиров, ― а размазанные скоростью стенки тоннеля интереса не представляли.

Егор зевнул и попросил Наташу запустить Твитчер, или "Дергунок", как прозвали его в России. Дергунок был простым сервисом. Он делал лишь одну вещь, зато делал ее хорошо ― оповещал о местонахождении и эмоциональном состоянии немногочисленных друзей Егора. Ему хотелось узнать, что делает Мишка и приедет ли он на мессу. Перед внутренним взором Егора выскочила дрожащая в воздухе таблица. Напротив призрачных лиц качались иконки статуса, символически изображавшие текущие занятия и настроения их владельцев.

Для второй половины дня картина удручала. У Ленки Захаровой похмелье, ее тошнит, причем в этот самый момент. Дима Гладышев занимается любовью с... нет, Егор ее не знал. Несколько человек ругались с коллегами, родителями и своими половинами. Один сидит в туалете. Двое страдают от депрессии. Вера Сламова в больнице... перелом ноги. Печально. Еще двое друзей пьяны, один в отключке ― похоже, принял с утра псилоцибиновый гель. Егор вздохнул и велел Наташе убрать Твитчер.

Сурмилова в списке не оказалось. За статусом нормальных людей следят другглы. Чипо-лишенцам вроде Мишки приходилось обновлять статус вручную. Естественно, они делали это редко. "Может, он сегодня не придет", ― успокоил себя Егор.

Судя по виртуальной карте, намертво прилипшей к правой верхней границе поля зрения, как бы Егор не крутил головой, таксобот проехал Одинцово. Гусеница из таксоботов накренилась, сворачивая на окружное кольцо. Еще несколько секунд ― и она выскочила на поверхность. Егора вдавило в мягкое сиденье. Его желудок сжался, а к горлу подкатил комок. Поезд устремился вверх, взбираясь все выше по установленной на гигантских столбах змеящейся асфальтобетонной ленте. Запутанное переплетение экстакад с несущимися по ним поездами напоминало американские горки.

Егор не любил кольца. Резкие маневры на скорости и перепады высоты вызывали у него тошноту. С этим еще можно было мириться, поездка по кольцу до Звенигорода длилась недолго, всего каких-то пять минут. Но вид бескрайних, до горизонта, болот с торчащими из-под воды верхушками мертвых деревьев нагонял на него черную тоску. Егор ценил природу, ведь ее осталось так мало; и это зрелище, затопленный гниющий лес, всегда вызывало у него ужас и чувство беспомощности. Болота напоминали об истинном месте людей на планете ― маленькие, жалкие муравьи, зависимые от прихотей климата. Люди не могли предотвратить Потоп, он был вне их власти. И никакие технологии им не помогли.

Егор вспомнил старый американский фильм, еще трехмерный, который он смотрел в далеком детстве. Главным героем был американский президент, лидер сильнейшей мировой державы. Действие происходило в первый год катастрофы, когда по всему земному шару шел непрекращавшийся целый год проливной дождь. Вода прибывала и ничего нельзя было сделать ― все человеческие средства оказались слишком малы перед мощью стихии. Сюжета Егор уже не помнил, однако в его памяти сохранилось ощущение бессилия и отчаяния, переживаемое самым могущественным человеком в мире. Глядя на подавлявшие своей бескрайностью болота, он каждый раз испытывал что-то похожее.

Еще пара крутых виражей. Егор впился руками в мягкий пластик подлокотников и глубоко вздохнул, борясь с подступающей тошнотой. Ехать оставалось недолго. Болота сменила промзона: унылые склады и цеха, скученные на огромном металлическом ковре из сцепленных плавучих понтонов. За промзоной простиралось бесконечное поле подергивающихся цилиндрических буйков, составлявших сетевую электростанцию по выработке энергии из морских волн. Вот уже показались грязно-серые небоскребы Звенигорода, нового Гонконга на окраине московской агломерации. Они стремительно приближались, на глазах превращаясь из внушающего тревожные предчувствия темного пятна на горизонте в высоченные башни, узкие и угловатые, словно туловища нескладных подростков.