Робур-завоеватель

— Да, — продолжал Робур, — будущее принадлежит летным машинам. Воздух представляет собою достаточно солидную точку опоры. Если вы сообщите колонне воздуха поступательное движение вверх со скоростью сорока пяти метров в секунду (сто шестьдесят два километра в час), то человек вполне сможет удержаться наверху этой воздушной колонны, если площадь подошв его обуви будет составлять хотя бы только восьмую часть квадратного метра. Если же скорость движения такой колонны будет доведена до девяноста метров, то человек сможет ходить по ней босиком. Значит, прогоняя воздух с такой же скоростью вниз под лопастями винта, можно достигнуть подобного же результата.

Робур говорил именно то, что было сказано до него всеми сторонниками авиации, работы которых должны были медленно, но верно привести к разрешению задачи. Понтону д’Амекуру, де-ла-Ланделю, Надару, де-Люси, Луврие, Лийе Бэлэгику Моро, братьям Ришар, М. Бабинэ, Жоберу, ди-Тамплю, Саливу, Пено, де-Вильневу, Мишелю Лу, Эдисону, Планаверто и еще многим другим принадлежит честь широкого распространения этих идей, по существу таких простых! Несколько раз отвергнутые и вновь принятые, они не могут не восторжествовать в конце концов. Почему же запоздал их ответ врагам авиации, предполагавшим, что птица держится в атмосфере потому, что она нагревает воздух, вбираемый ею в себя? Разве не было доказано, что в таком случае орел весом в пять килограммов должен был бы наполнить себя пятьюдесятью кубическими метрами теплого воздуха для того только, чтобы быть в состоянии держаться в атмосфере?

Все это Робур доказал с неоспоримой логичностью, несмотря на шум, вновь поднявшийся в зале. И вот чем он закончил свою речь, бросив в лицо защитникам воздушных шаров:

— С вашими аэростатами вы бессильны, вы ничего не достигнете с ними, ни на что не осмелитесь! Самый бесстрашный из ваших воздухоплавателей, Джон Уайз, несмотря на то, что он уже сделал перелет в тысячу двести миль над материком Америки, должен был отказаться от мысли перелететь Атлантический океан! И с тех пор вы не подвинулись ни на шаг, ни на единый шаг на этом пути!

— Сударь, — сказал председатель, тщетно стараясь оставаться спокойным, — вы забываете, что сказал наш бессмертный Франклин[17] при появлении первого монгольфьера, когда воздушный шар только еще нарождался: «Это пока еще ребенок, но он подрастет». И он вырос.

— Нет, председатель, нет! Он не вырос… Он только растолстел… А это не одно и то же!

Тут было уже прямое нападение на проекты Уэлдонского института, который одобрил, поддержал и субсидировал сооружение аэростата чудовищных размеров. И немедленно в зале раздались негодующие голоса:

— Вон этого пролазу!

— Сбросить его с трибуны!

— Пусть почувствует, что он тяжелее воздуха!

Но пока все ограничивалось словами, Робур имел возможность прокричать еще раз:

— Будущее принадлежит не аэростатам, граждане, оно принадлежит летным машинам! Птица летает, и это не воздушный шар — это машина!

— Да! Птица летает, — вскричал всегда горячившийся Бэт Т. Фин, — но она летает наперекор всем правилам механики.

— Действительно! — ответил Робур, пожимая плечами.

Потом он продолжал:

— С тех пор, как подробно изучили полет крупных и малых летунов, пришли к тому простому и правильному выводу, что нужно только подражать природе, так как она никогда не ошибается. Между альбатросом, делающим в минуту не более десяти взмахов крыльями, и пеликаном, который делает семьдесят таких взмахов…

— Семьдесят один, — сказал чей-то насмешливый голос.

…и пчелой, делающей в секунду сто девяносто два…

— Сто девяносто три! — прокричал кто-то.

— …и обыкновенной мухой, которая делает триста тридцать…

— Триста тридцать с половиной…

— …и мошкой, которая делает их миллион…

— Нет, миллиарды!

Но Робур, которого все прерывали, продолжал развивать свои доказательства.

— Несмотря на все эти различия, — продолжал он — есть возможность найти практическое разрешение вопроса. В тот день, когда М. де-Люси доказал, что жук-олень — это насекомое, которое весит всего два грамма — может поднять груз в четыреста граммов, другими словами, в двести раз больший, чем его собственный вес, в этот день была разрешена и задача авиации. В то же время было доказано, что поверхность крыла уменьшается по мере того, как увеличиваются размеры и вес летающего животного. С тех пор было придумано и построено более шестидесяти машин…

— Которые никогда не могли летать! — вскричал секретарь Фил Эвэис.

— Которые летали и будут летать, — ответил Робур, нимало не смутившись. — И как бы их ни называли — етреофорами, геликоптерами, ортоптерами, — все равно неизбежно придут к созданию такой машины, которая сделает человека владыкой воздушных сфер…

— Ах, винт! — снова прервал его Фил Эвэнс. — Но ведь у птиц нет винта, насколько это нам известно.

— Есть, — ответил Робур. — Как это доказал М. Пено, птица действительно становится в воздухе винтом. Ее полет представляет собой геликоптер. Таким образом, движитель будущего — это винт…

— D’un pareil malefice,

Sa nte Hence,

preservez-nous… [18] —