Робур-завоеватель

Фриколин, типичный негр штата Южная Каролина, тщедушный, с глуповатым лицом, был совершенно исключительным трусом. Ему только что пошел двадцать второй год. Это означало, что рабом он никогда не был[21], но от этого он не был лучше. Обжора, лентяй, притворщик, совершенно исключительный трус, он уже три года как служил у дядюшки Прудэнта. Сто раз его собирались выгнать и всякий раз оставляли, боясь заполучить еще худшего. А между тем, служа у хозяина, готового ринуться в любое смелое и дерзкое предприятие, Фриколин всегда мог очутиться в таком положении, в котором его трусости пришлось бы выдержать трудное испытание. Но были и хорошие стороны в его службе: его не слишком преследовали за обжорство и еще менее — за леность. Ах, Фриколин! Если бы ты мог предвидеть будущее!

Итак, всем было известно, что Фриколин был совершенно исключительным трусом. Как говорится, он «был труслив, как луна».

Кстати, справедливость требует протестовать против, такого сравнения, оскорбительного для белокурой Фебы, нежной Селены, целомудренной сестры ослепительного Аполлона. По какому праву обвинять в трусости это небесное светило, которое, с тех пор как существует мир, всегда смотрело земле прямо в лицо, никогда не поворачиваясь к ней спиной?

Как бы то ни было, в этот поздний час — было уже около полуночи — серп бледной, так несправедливо оклеветанной луны начинал уже исчезать на западе за высокими деревьями парка, проливая на землю слабый свет, от которого нижние части стволов казались все же менее мрачными.

Этот свет позволил Фриколину лучше разглядеть окружающее.

— Брр! — произнес он. — Они все еще здесь, эти негодяи! Да, безусловно, они подходят все ближе…

У него нехватило терпения ждать, и, подойдя к своему хозяину, он нерешительно произнес:

— Мастер дядя…

Он всегда так обращался к председателю Уэлдонского института, который желал, чтобы он его называл именно так.

В эту минуту спор между двумя соперниками дошел до своего апогея. И, продолжая спорить, дядюшка Прудэнт углублялся все дальше и дальше в пустынные в этот час луга Фермонтского парка, удаляясь все дальше от реки Скулкилл и моста, через который им предстояло возвращаться обратно в город.

Все трое находились теперь в центре рощи из высоких деревьев, верхушки которых были слегка освещены луной. Недалеко от них сквозь деревья виднелась обширная поляна овальной формы, которая отлично могла бы подойти для всякого рода состязаний.

Если бы дядюшка Прудэнт и Фил Эвэнс не были так увлечены своим спором, если бы они осмотрели местность с большим вниманием, они, несомненно, заметили бы, что поляна была необычна. Можно было подумать, что перед ними был настоящий завод, которого не существовало еще накануне, с ветряными мельницами, крылья которых, неподвижные в этот поздний час, уродливо выделялись в полумраке.

Но ни председатель, ни секретарь Уэлдонского института не заметили этой странной перемены в Фермонтском парке. Фриколин, со своей стороны, тоже ничего не заметил. Он думал только о том, что следовавшие за ним бродяги, повидимому, приближались и точно перешептывались, как будто готовясь совершить что-то страшное. Он весь был теперь во власти конвульсивного страха, не будучи в состоянии двинуть ни одним членом и чувствуя, как волосы его подымаются дыбом.

И все же, хотя колени его подгибались, он нашел в себе силы прокричать в последний раз:

— Мастер дядя! Мастер дядя!

— Ну что? Что такое случилось? — ответил Прудэнт.

В этот момент в лесу раздался резкий свист, и в ту же секунду яркий свет электрической звезды зажегся среди поляны. Очевидно, это был сигнал.

Из-за деревьев с невероятной быстротой выскочили шесть человек и набросились — двое на дядюшку Прудэнта, двое — на Фил Эвэнса и двое — на лакея Фриколина; последние были, впрочем, лишними, так как негр был неспособен на какое-либо сопротивление.

Председатель же и секретарь Уэлдонского института, хотя и были поражены нападением, все же попробовали сопротивляться. Но у них нехватило ни времени, ни сил. Превращенные в несколько секунд в бессловесные существа, с повязкой на глазах, связанные, укрощенные, они были быстро перенесены через поляну.

Через какую-нибудь минуту, во время которой нападавшие не обменялись ни единым словом, дядюшка Прудэнт, Фил Эвэнс и Фриколин почувствовали, что их тихонько кладут, но не на траву на поляне, а на какой-то пол или помост, затрещавший под тяжестью их тел. Всех троих положили рядом. Они услышали скрип закрываемой двери, лотом звук выдвигаемой задвижки и поняли, что они в плену.

Затем послышалось какое-то однообразное гудение, какой-то шум, похожий на шум закипевшей воды: «Фррр…», и никакие другие звуки больше уже не нарушали тишины этой ночи.

Какое волнение охватило на другой день Филадельфию!

С самого утра стало известно, что произошло накануне в зале заседаний Уэлдонского института: о появлении там таинственной личности — Робура-завоевателя, некоего инженера по имени Робур, о борьбе, которую он хотел предпринять против сторонников воздушных судов, более легких, чем воздух, и о его необъяснимом исчезновении.