Род князей Зацепиных, или Время страстей и князей. Том 1

Многие стали поддерживать мнение Бестужева и высказывались против назначения совета. Все знали, что Бирон совета не желает.

С особым рвением стал доказывать вред совета тайный советник Иван Иванович Неплюев.

– Задал бы ему жару Остерман, если бы слышал, – сказал князь Андрей Дмитриевич генерал-прокурору Трубецкому. – Я думаю, что и прислал-то он его с тем, чтобы совет отстаивать – ведь это мысль Остермана, – а он… Вот уж именно своя своих не познаша.

– Пусть их делают что хотят, – отвечал генерал-прокурор Никита Юрьевич Трубецкой. – После, захотим, по-своему переделаем.

– Тс! – сказал князь Зацепин, улыбаясь и шутливо грозя генерал-прокурору, который ту же минуту замолчал и потупил глаза.

– Граф, – сказал Бирон, обращаясь к Миниху, – слышите, что говорят и что особо объясняет господин Неплюев? Скажите ваше слово?

– Виноват, не слыхал, – отвечал Миних, добродушно улыбаясь.

– Я предложил им учредить при малолетнем императоре совет. Они не соглашаются.

– Что ж, и я скажу: в совете будет сколько голов, столько умов, а уж куда неладно дело делать, коли один тянет в одну сторону, а другой – в другую.

– Так что же делать? Государыня не находит возможным поручить управление племяннице.

– С назначением правительницей принцессы приедет сюда ее отец, герцог мекленбургский, а мы знаем, что это за человек! – сказал Миних.

– Прежде всего он поссорит нас с римским двором. У него кровная вражда с Веной, и за интересы, совершенно чуждые России, – прибавил Неплюев.

– И нам всем головы порубит. Нечего сказать, характер! Нет, уж от такого правителя избави Бог! – сказал Черкасский.

– Так кого же? Разве принца Антона? – спросил опять Бирон.

Миних поморщился.

– Граф Андрей Иванович, полагаю, был бы очень рад, если бы императрица назначила правителем принца Антона, – улыбнувшись, сказал Миних. – Большие нонче приятели стали. Но я скажу про него: он был со мною в двух кампаниях, но я не знаю, что он такое; кажется, не трус, а так: ни рыба ни мясо. Да и русских дел совсем не знает. России не видал, даже в Москве не был.

– Что ж? Регентство! – сказал опять князь Черкасский, заметив, что накануне слово это произвело благоприятное впечатление на Бирона.

– Что же это будет? – спросил Зацепин у фельдмаршала Трубецкого.

– Н-н-немцев с-спр-спросить, нужно, н-н-наше д-д-дело с-ст-ст-сторона, – отвечал Трубецкой.

И оба они незаметно исчезли.

– Да что тут говорить? Регентство, если оно будет утверждено, следует принять вашей светлости. Больше некому, – начал было говорить Бестужев-Рюмин. – Вы один можете…

На этих словах он замялся, оглядывая всех кругом. Бирон мгновенно весь покраснел.

– Что же, ваша светлость, – сказал Миних, – Россию вы знаете; давно находитесь у дел; поблизости вашего герцогства вы можете управлять и империею и герцогством, к благополучию обеих; наконец, чего же лучше; по вашей преданности к государыне никто, кроме вас, не может больше заботиться о ее внуке.

Слова Миниха отрадно отозвались в душе Бирона, но он молчал, оглядывая присутствующих.

– Разумеется, в иностранных землях начнутся толкования о том, что мы обошли отца и мать; но когда ни тот ни другая не могут, – начал Бестужев, – когда вы одни можете успокоить государство в его сиротстве, в случае, чего не дай бог слышать, кончины государыни, то…

– Да, в иностранных государствах без ненависти не обойтись, – пробурчал Бирон.

Все окружили Бирона и стали просить его потрудиться для России. Тот начал отнекиваться, но отнекиваться так, как голодный кот отнекивается от сырого мяса.

В это время доложили, что государыня проснулась.

– Об этом после, господа, – сказал Бирон, – теперь вопрос о наследнике. Нам нужно отправиться к императрице и просить ее, чтобы она подписала манифест.

Все пошли.

– Беда, если герцог не примет регентства, – сказал Менгден, идя вместе с Бестужевым, – мы, немцы, пропадем!

Государыня лежала на кровати, которая, стоя на возвышении, драпированная шелковой материей и украшенная императорской короной и другими орнаментами императорской власти, всего более напоминала катафалк. Драпировка была откинута. На лице государыни присутствующие видели следы чрезвычайного страдания. Подле кровати, на креслах, сидела ее неизменная Бенигна Бирон. На ступенях кровати сидели и перебирали что-то две говорильни императрицы, Новокшенова и Вяземская, и дурка Ксюша, а в углу шут Педрилло устраивал люльку для козленка. Императрица и в болезни не могла остаться без шутов и сказочниц.

Бирон от имени всех пришедших с ним сказал, что вот они пришли просить подписать манифест о назначении наследником престола ее внука, принца Иоанна.

Государыня не сказала ни слова и начала пробегать глазами манифест. Потом приподнялась и дрожащей рукой подписала его.

Затем Бирон предложил присутствующим подписать на этом манифесте удостоверение в действительности подписи государыни. Все подписывали.

– Да, Анна не может, – проговорила государыня как бы про себя и отвернулась в сторону.