– Теперь я прошу вас сказать собранию, чего вы хотели? Какая ваша цель? – продолжал Бирон, обращаясь к принцу. – Говорите искренне, во избежание более тяжких последствий.
И он остановил на принце свой жесткий, пристальный взгляд.
Принц, запуганный, сконфуженный, сквозь слезы стал просить снисхождения; винился, что хотел изменить распоряжение о регентстве, хотел взять на себя управление империею во время малолетства сына.
– Вы хотели произвести бунт? – спросил его генерал-прокурор Трубецкой.
– Я, нет… я… – начал было принц, но Трубецкой перебил его:
– Как же нет, когда вы хотели поднять войска, арестовать министров… Извольте говорить искренне!
Принц со слезами на глазах признался, что он хотел достигнуть этого, хотя бы при помощи бунта, и опять просил снисхождения.
Тогда к нему обратился Андрей Иванович Ушаков.
– Ваше высочество! – начал говорить Ушаков. – Ваше высокое положение определяет вам ваши обязанности! По своей молодости и неопытности вы могли быть обмануты, вовлечены в противность тому, что составляет народное благополучие. Но подумайте! Если вы будете держать себя как следует, то мы будем почитать вас как отца нашего императора и все сатисфакции вам отдавать с почтением. Если же вы, вопреки всякого чаяния, будете оказывать противность, то будем признавать вас подданным нашего государя, и тогда с крайним моим прискорбием я принужден буду отнестись к вам с тою же строгостью, как и к последнему из подданных его величества.
Эта грозная речь управляющего Тайной канцелярией, страшного Ушакова, в соединении с мыслью, что ведь он может сейчас же взять, арестовать и, пожалуй, подвергнуть пытке, так как между присутствующими, он видел, не было никого, кто бы решился сказать за него хоть слово, – заставили принца нервно вздрогнуть, а тут раздалась еще высокомерная речь Бирона.
– Впрочем, господа, может быть, кто-нибудь из вас находит, что его высочество с бо́льшим достоинством и пользой может управлять столь обширным государством, какова Российская империя, то прошу высказаться! По распоряжению покойной императрицы я имею право отказаться от регентства, и если это будет согласно с общим желанием, то я сейчас же и мое место, и управление передам в руки его высочества.
Но кто же смел бы ответить на такой вызов всесильного регента, и еще в присутствии начальника Тайной канцелярии, когда все присутствующие знали, что караул на дворе занят с заряженными ружьями от полка его брата Густава Бирона и что шесть армейских полков под начальством Бреверна и Бисмарка идут, а частью уже пришли для охраны спокойствия столицы. Миниха на заседании не было. Разумеется, не отвечал никто. Напротив, поднялось несколько голосов, которые выразили свое всепреданнейшее желание, чтобы герцог ради общего блага посвятил свои труды России. Между этими голосами особо ярко выставлялись всепреданнейшие прощения кабинет-министров Остермана, Черкасского и Бестужева.
Когда это было высказано, герцог гордо обратился к принцу:
– Вы слышали, ваше высочество, общее мнение высших членов управления и убедились, что назначение мое есть действительно воля покойной государыни; теперь скажу: берегитесь! Малейшее движение ваше – и вы не надейтесь на мою снисходительность! Я покажу вам… – продолжал он, возвышая голос, – что в России строго карают бунтовщиков, кто бы они ни были!
– Да я… – начал было говорить принц, машинально трогая эфес своей шпаги.
Бирон опять строго перебил его и, ударяя по эфесу своей шпаги, проговорил желчно:
– И на этом я готов разделаться с вами, если вам угодно! А пока извольте молчать! Вы слышали решение; извольте же держать себя соответственно тому, что вы слышали. На днях вы получите извещение о вашем содержании, которое возвышено до двухсот тысяч рублей. Постарайтесь своим скромным поведением заслужить эту милость! Можете теперь идти и помните же…
Герцог позвонил, и обе половинки дверей отворились.
Принц вышел из залы собрания как отуманенный.
Возвратясь к себе, Бирон послал просить к нему цесаревну Елизавету.
Цесаревне показалось очень обидным такое требование, но, подчиняясь обстоятельствам, она сейчас же поехала к регенту.
Бирон встретил ее с особым приветом.
– Простите меня, ваше высочество, что я нарушил ваше спокойствие, прося к себе. Но у вас там много любопытных ушей, а мне хотелось поговорить с вами о многих весьма серьезных предметах, и прежде всего добавлю, что уж никак нельзя сказать, чтобы я не думал об обеспечении и удовольствии тех, к кому мое всегдашнее уважение и преданность не имеют пределов. Во внимание к тому, что такая прекрасная принцесса, как наша цесаревна, дочь великого отца, не должна нуждаться в средствах жизни, вам назначено содержание, не касаясь доходов с ваших имений, прямо из казны пятьдесят тысяч рублей.