Ну да ничего, – вспоминает Иван Антонович, – служили не тужили и государя не гневили. Руки от работы не отваливались, и сами мы ни в чем не провинились. Разумеется, все усилия прилагали и ни о чем другом, кроме воли царской, не думали, не то что нынешняя молодежь, которая работу в руки возьмет, а глазами ворон считать начнет! За то государь и оклад возвысил, и своей милостью не оставлял; жаловаться грех было, хотя подчас и очень жутко приходилось.
– И милостив ко мне стал в Бозе почивший, не по заслугам милостив, особенно с тех пор, – вспоминал Иван Антонович, – когда узнал, что от меня никакой тайности выпытать не можно и что кто другой там, а уж я не продам, не выдам ни за царствие небесное.
Случай такой тут подошел, и ему пришлось увериться. Входит это к нам в канцелярию князь Яков Федорович Долгорукий. Он заготовлял провиант для армии и ведомость царю о заготовленных предметах представил. На этой ведомости царь собственноручные резолюции положил и велел мне переписать. Я сел переписывать, а государю куда-то понадобилось, он и уехал. Когда воротится, никто не знал.
И вот вошел князь в канцелярию да прямо ко мне.
– Тебе, Черкасов, государь подал мою ведомость с своими отметками? Подай их сюда!
– Власть ваша, ваше сиятельство, а подать и даже показать не могу, – присягу держал, все, что узнаю, или увижу, или от государя получу, держать в тайности и никому, кроме самого государя, не выдавать и не показывать.
– Да я для государевой же пользы, глупый! – сказал князь.
– Не смею в том сомневаться, ваше сиятельство, только дело это не мое! По присяге, без царского указа, ни показывать, ни говорить не смею. Извольте у государя спросить.
– Да его в Москве нет, олух, понимаешь! А дело спешное. В убыток большой введешь.
– Опять же это дело, ваше сиятельство, меня не касается. Может, прибыль, может, убыток будет. Мое дело держать в тайности все, что государь мне отдал и что велел в тайности сберегать!
– Фу дурак какой! – сказал с досадой князь Яков Федорович. – Заладил одно: «Дело не мое да дело не мое». Я тебе письменный приказ напишу, стало быть, я и в ответе буду.
– Нет уж, ваше сиятельство, зачем вам беспокоиться и в ответе быть? Без царского указа ни в жизнь не соглашусь, ни по чьему приказу. Власть ваша! Хоть в могилу заройте, не могу! Пусть государь прикажет, все что угодно отдам и сам перепишу, но пока он не сказал – ни за что!
Яков Федорович разговаривать не стал, рассердился страшно – да мне что делать-то было?
Только на этом дело не кончилось. Прислал он мне этот приказ за своими подписями и печатью и велит выдать копию с этой ведомости и резолюций государя какому-то жидку-подрядчику.
Жид начал дело с подходцем.
– Вижу, васе высокоблагородие, большие маетности маете?
– Какие маетности? – отвечал я. – У меня и в жизнь мою ничего не бывало.
– Что же, это все равно; коли маетностей не маете, так за службу жалованье, верно, большое и награды всякие получаете? Одинокому человеку как не жить.
– Ну жалованье получаю, жаловаться грех, и наградами не обходят.
– Так, почитай, васе высокоблагородие, всякий год большие остатки есть! Вам одним куда прожить.
– Какие остатки? Так изо дня в день перетягиваешь. Из жалованья-то остатки? Ах ты жид! Да и кто тебе сказал, что я один? У меня жена, дочь, и еще сын недавно родился.
– О, вей мир, тяжело тогда, тяжело! С детьми много возиться нужно; много тратить; да и беречь нужно, чтобы на черный день что им припасти.
– До сбережений ли тут; хотя бы поднять-то как Бог дал.
– Ну Бог не без милости! На вашем же месте, да как же чтобы детей не поднять. Простите, ваше высокоблагородие, что я, простой, цестный еврей, такое рассуждение иметь себе дозволяю и такие вопросы делаю. Большие геданки вы по вашей должности получать изволите?
– Геданки? За что? Моя должность ведь не воеводская или не хозяйственная какая, чтобы мне гешенки да геданки получать. Я ведь только переписываю! Скажут – перепиши, вот хоть бы приказ, чтобы Шмуля или – как вас зовут? – повесили, я и перепишу; ни отменить, ни переменить, ничего не могу. За что же вам мне гешенке делать?
– Помилуйте, ваше высокоблагородие, да как же? А если вы, как переписывать-то станете, Шмулю или хоть бы мне на ушко шепнете: завтра, дескать, тебе на воздухе ногами болтать суждено, – ведь Шмуль, разумеется, забьется туда, что его и в три века не найдут, а вас спасителем жизни своей почитать будет и, разумеется, от всего сердца поблагодарить будет готов. Да и случаи бывают разные. Например, цену знать на что-нибудь, утвержденную последнюю цену, для коммерческого человека всегда приятно… Вот я вам привез приказ, подписанный князем Яковом Федоровичем, чтобы мне ведомость выдать. Ответ перед государем князь на себя берет, стало быть, забота не ваша, а все, дадите вы мне эту ведомость, я пятьсот рублей сейчас геданком поднесу! Да и другие прочие разные дела бывают, всякому любопытно знать…