Род князей Зацепиных, или Время страстей и князей. Том 2

«Сниспошли Господь благословение Твое моему началу для блага России. Клянусь перед Тобою: ни злобы, ни мести да не будет в царствовании моем! Клянусь, не подпишу ни одного смертного приговора, не отниму ни от кого жизни, данной Тобою. Да будет везде милосердие и правда, да снизойдет на Россию благодать Твоя!..»

Затем сверх своего платья она надела кирасу и пошла.

– Доктор, вы сопровождаете меня! – сказала она Лестоку. – И ты, Ларионыч, едешь! – прибавила она Воронцову. Шувалов стоял тут же, но она не сказала ему ничего. К ней подошел Разумовский:

– Матушка, а я? Дозволь и мне…

– Ты оставайся здесь и молись за меня! – твердо сказала Елизавета тоном, не допускающим возражения, и вышла. Навстречу ей бежал старый музыкальный учитель Шварц, живший во дворце на пенсии.

– Ты куда, старик? – спросила Елизавета.

– Матушка, дай хоть взглянуть на тебя, хоть ручку поцеловать…

– Едем со мною; надеюсь, что тебя-то не станут тиранить на пытках!..

Сани с цесаревной и приглашенными ею лицами покатили к Преображенским казармам.

Гренадерская рота Преображенского полка, в полном сборе, с заряженными ружьями в руках, сидела, притаившись, на дворе Преображенских казарм.

Офицеры стояли в кучке и наблюдали, чтобы не было ни разговоров, ни шуму. К ним так же, как и к солдатам, присоединилось множество охотников. Цесаревну любили. Все ждали молча.

– Не видать еще? – спросил Хитров, подпрыгивая, чтобы согреться. – Сегодня, однако ж, морозец, и крещенскому под стать!

– Молчи! Едут! – отвечал Грюнштейн, оправляя свой шарф, за которым у него был заткнут пистолет. – Смотри, Хитров, не отставай; гаркнем дружно: дескать, за тебя, цесаревна, умереть готовы!

– Не тебе меня учить, не мне тебя слушать, – отвечал с досадою Хитров. – Мы ведь русские и за свою цесаревну не только кричать, а и взаправду голову сложить готовы.

Сани уже подкатили. Цесаревна вышла, прижимая к груди своей крест, который привезла с собою.

– Ребята! – сказала она звонко. – Вы знаете, чья я дочь? Я дочь вашего государя Петра Первого, Великого, и вашей государыни Екатерины Алексеевны! Вам говорили ваши товарищи, зачем я собрала вас. Вот на этом кресте я клялась умереть за вас, клянитесь же и вы не оставлять меня и, если будет нужно, умереть за меня!

– Клянемся, матушка ты наша! Родная ты наша! Ни в жизнь не оставим! Себя клянемся не жалеть! – кричали солдаты кругом.

– Прикажи только, родная, всем им голову свернем! – буркнул кто-то в толпе.

– Нет, ребята, тогда я не пойду с вами! Тихо, смирно, с полным послушанием и не обижая никого должны вы идти, как бы вы шли за моим отцом! Обещаете ли вы быть послушными, клянетесь ли не убивать и не обижать никого?

– Клянемся, матушка! Что ты велишь, то и будем делать! Ты наша мать, мы твои дети… – загремела толпа.

– Да, если Бог благословит, я буду вам матерью! Ступайте же за мною, и будем думать только о том, чтобы отечество наше и всех нас сделать счастливыми!

И цесаревна села в сани. Солдаты окружили ее; несколько офицеров стали на запятки.

– С Богом! – сказала цесаревна. Сани тронулись, и толпа повалила.

Подъезжая к Литейному проспекту, цесаревна обернулась и приказала Грюнштейну отделить отряды для ареста по дороге графа Головкина, барона Менгдена, графа Левенвольда и Лопухина, потом она приказала Воронцову послать особый отряд арестовать фельдмаршала Миниха и представить к ней во дворец, а на Лестока возложила обязанность особо озаботиться Остерманом. Тут же Лесток передал Грюнштейну список, кого следует арестовать из второстепенных лиц, между которыми значился и генерал Альбрехт.

Сани продвигались по Невскому. К гренадерам присоединялись солдаты из других рот и полков, узнавая, что ведет их цесаревна Елизавета. За ними валила толпа народа.

– Тише, дети, без шума, – говорила цесаревна, и все шли в гробовом молчании. Только мерный шаг солдат отдавался в морозном воздухе. Народ шел за ними тоже безмолвно, смирно, не понимая ничего, но инстинктивно чувствуя, что происходит что-то, что не может быть худо для него.

Подъехав к площади, цесаревна вышла из саней, но оказалось, что ей трудно идти по глубокому снегу…

– Матушка, государыня наша, промочишь ножки, позволь тебя донести?

Двое из гренадеров скрестили руки, посадили Елизавету и понесли к новому Зимнему дворцу, переделанному из дома графа Апраксина и стоявшему на том месте, где теперь четырехугольник дворца, который выходит на Неву, против Адмиралтейства.

Войдя во дворец, цесаревна прошла прямо в караульню.

– Дети мои, – сказала она солдатам, которые ее окружили, – не пугайтесь! Я пришла освободить вас от немцев! Вы знаете, сколько я терпела; знаю, что много натерпелись и вы. Хотите ли служить мне, как служили моему отцу? Освободимся от наших мучителей!

– Матушка, мы давно ждем слова твоего; прикажи, мы все сделаем!

Но офицеры в карауле были из немцев.

– Смирно! Бей тревогу! Караул вон! – закричал командующий караулом. Но гренадеры, пришедшие с Елизаветой, разом скрутили его.

Не хотели сдаваться и другие три офицера.

– Арестуйте их! – сказала цесаревна.