71—76. Потом со своею конницей он взошел на великую гору — отца Гаури[182], чьи вершины, казалось, вознеслись еще выше, когда поднялись в небо из-под копыт тучи каменной пыли. Там горные львы, равные ему отвагой, обращали к нему бестрепетные взоры из своих пещер, не устрашенные шумом приближающегося войска; там, шелестящие в сухой листве берез и поющие в бамбуковых зарослях, овевали его в пути прохладой ветерки с Ганги, напоенные водяной пылью; там воины его отдыхали в тени элеокарпов на каменных плитах, умащенных мускусом полежавших на них оленей. А ночью полководцу светильником без масла было мерцание трав, отражающееся в блестящих ошейниках привязанных к стволам лиственниц слонов. А по уходе войска со стоянки сорванная цепями кора на деодарах возвещала жителям гор о росте его слонов.
77—80. И была там яростная битва между Рагху и горными племенами, в которой железные дротики высекали ударами искры и летели тучами камни из пращей. Своими стрелами прекратив празднества охочих до празднеств утсавасанкетов[183], мощью длани своей он заставил киннар[184] воспеть его победу. Когда же принесли царю дани, ему явились сокровища богатств Химавата, как горе —- сокровища его отваги. И на той вершине установив нерушимо памятник своей славы, он сошел в долины, выказав пренебрежение горе, которую ранее вырвал из земли сын Пуластьи[185].
81—84. Когда он перешел реку Лаухитья[186], властитель Страны Восточных Звезд[187] затрепетал, устрашенный, как задрожали и стволы черных алоэ, к которым привяжет своих слонов победитель; уже пыль от его колесниц, затмившая солнце и помрачившая ясный день без дождей, повергла в отчаяние несчастного — каково же ему было узреть воочию стяги наступающего войска? А правитель Камарупы, что другим завоевателям давал всегда отпор своими боевыми слонами, теми же слонами, источающими мускус из висков, уплатил дань покорности тому, кто превзошел в отваге Индру. И, как цветы к золотому подножию бога-хранителя, принес драгоценные камни к тени ног победителя склонившийся царь Камарупы.
85—88. Так покорив страны света, вернулся завоеватель в свою столицу, пылью от своих колесниц запорошив венцы царей, лишившихся царственного крова. Там он приступил к свершению обряда Всепобеждающего[188], в коем все раздается жрецам, — ведь для добродетельных, как для облаков, лишь ради излияния даров существует обретение. По завершении жертвоприношения потомок Взошедшего на Горб[189], друг своих советников, воздаянием высоких почестей смягчив для покоренных царей горечь поражения, отпустил их в свои города, где их заждались женщины гарема, истомленные долгой разлукой. И когда они прощались, на стопах милостиво принявшего их верховного властелина, отмеченных изображениями знамен, громовых стрел и царских зонтов, они оставили багряные следы от медвяных цветов, осыпавшихся с венков на их заплетенных волосах.
Песнь V
СВАТОВСТВО АДЖИ
1—3. К властителю земли, на жертвоприношении Всепобеждающего истратившему на дары всю сокровищницу свою, явился Каутса, ученик Варатанту; завершив срок обучения, он искал теперь средства заплатить за него своему наставнику. В сиянии своей славы гостеприимный царь вышел встретить гостя, озаренного сиянием священного знания, сложив должные подношения за неимением златого сосуда в глиняный горшок. Сведущий в обычаях, почтив согласно обычаю его, воссевшего на почетное место, исполненный достоинства владыка народов, ведающий должное поведение, так молвил исполненному святого рвения подвижнику, сложив руки в ладони: