Род Рагху

74—75. Так нарушил Дашаратха непреложный для царя запрет — даже ученые люди, когда они ослеплены страстью, вступают на путь греха. Тотчас услышал он крик: «Ах, отец!» — и, бросившись, встревоженный, на голос в тростники, увидел там юного отшельника, пронзенного его стрелою, и рядом кувшин, и горесть овладела царем — словно стрелою, она его самого поразила в сердце.

76—77. Сойдя с коня, царь славного рода спросил лежащего на своем кувшине юношу о его роде, и тот прерывающимся голосом поведал ему, что он — сын отшельника, не принадлежащего к дваждырожденным. По просьбе его царь, не извлекая стрелы, отнес раненого к престарелым родителям его. Он рассказал им, утратившим зрение, как набрел он на их единственного сына, когда тот был скрыт тростниками, и по неведению совершил недоброе.

78—79. Горько оплакивая сына, супруги повелели его убийце извлечь стрелу из его груди, после чего жизнь покинула тело. Тогда старик, собрав в ладони пролитые слезы, силою их проклял владыку земли. «Да примешь ты, как я, смерть на склоне лет от горя о собственном сыне!» — на эти слова, которые произнес он, как извергает яд змей, прежде попранный ногою, властитель Косалы, перед тем согрешивший, отвечал так:

80—82. «Для меня, еще не глядевшего в милое, лотосу подобное лицо сына, даже проклятие из уст твоих, о святой, благословенно. Огонь углей, хотя и жжет почву, способствует прорастанию семени в ней». И когда владыка земли вопросил мудреца: «Что может сделать для тебя грешник, заслуживший принять смерть от твоей руки?» — тот попросил приготовить костер, на котором он бы последовал с супругой за сыном. Царь, к которому присоединились к тому времени его спутники, исполнил его желание, а затем возвратился в столицу с тяжелой душою, омраченной совершенным грехом, обремененный проклятием, предвещающим гибель, которое затаилось в его сердце, как огонь кончины мира[295] в глубинах океана.

Песнь X ВОПЛОЩЕНИЕ РАМЫ

1—4. Меж тем как тот владыка несметных богатств, Индре отвагою равный, правил землею, миновало почти десять тысяч лет. Но не озарил его жизнь свет, именуемый сыном, что рассеивает горестей мрак, избавляет от долга предкам. Долго ждал царь, не утрачивая веры в появление потомства, уподобляясь океану, хранящему сокровища до пахтания. Наконец Ришьяшринга[296] и другие праведные жрецы, что обрели совершенное самообладание, приступили к обряду, который должен был дать сына жаждущему продолжения рода.

5—15. В то самое время боги, угнетаемые Пауластьей[297], прибегли к Хари, как путники, измученные зноем, ищут избавления от него под сенью тенистого дерева. Как только они достигли океана, пробудился Предвечный — незамедление есть знамение грядущего успеха дела. Небожители узрели его, опирающегося на свое ложе — великого змея[298]; сверкающие бриллианты огромного клобука озаряли его стан, стопы же его покоились на коленях восседающей на лотосе Богини Счастья, покрытых шелковою тканью, на которую она опустила свои нежные, как побеги лиан, руки. С очами, точно расцветшие лотосы, в одеянии, блистающем, как восходящее солнце, он подобен был осеннему дню, благостному поутру. Камень Каустубха, воплотивший в себе стихию вод, — в него, как в зеркало, гляделась Лакшми — освещал своим блеском знак шриватса[299] на его широкой груди. И с простертыми руками он подобен был райскому дереву париджата, раскинувшему ветви, которое возникло из моря. Его победу возглашали одушевленные оружия его, кроющие бледностью разрумянившиеся от вина лица жен сраженных демонов; смиренный Гаруда служил ему, сложив руки в ладони, чье тело в шрамах от ударов перуна[300], — ради того он забывает природную вражду свою к Шеше; он же взором, просветленным после вселенского сна, явил милость свою Бхригу и другим древним провидцам, что пришли осведомиться, как он почивал. Тогда боги склонились перед ним, победителем божьих врагов, и восславили того, кого не постигнуть ни словом, ни мыслью: