Хельга перевела взгляд на дальний конец стола, где сидел младший из братьев, склонив голову и сложив руки на коленях. Рядом с ним была Руна, напоминавшая грозовую тучу, – с поджатыми губами и нахмуренным лбом. Она прошептала что-то Аслаку, который кивнул и уставился на свои руки.
Грохот, с которым кружка Уннтора обрушилась на стол, утихомирил всех – глава семейства все еще мог это сделать. Он нахмурился, вдохнул в себя окружавший его шум и принял
– Вы, дети! Вы все ужасные и отвратительные…
– … а значит, точно наши, – закончила Хильдигуннюр, сверкнув глазами.
Уннтор повернулся к старшему сыну:
– И вот мы снова собрались вместе. Это еще не скоро повторится. Расскажи родне, как ты живешь, – сказал он. – Поделись вестями.
В кои-то веки темноволосый выглядел не слишком самоуверенно.
– Мы… мы живем хорошо, – начал он, и сидевшая рядом Агла просияла: – У нас большой хутор недалеко от берега.
– Всегда знал, что ты заделаешься тюфяком-южанином, – осклабился Бьёрн.
– Пасть закрой, – рявкнул Карл. – У нас четверо работников, двое – с женами.
Хельга обходила стол, наполняя кому нужно миски, и ей показалось, что Бьёрн и Тири переглянулись, но это длилось только мгновение. Рядом с ними в блаженном неведении чавкал едой Вёлунд.
– Ты его купил после походов? – спросила Йорунн.
– Да, – сказал Карл. – Мы выбрали прекрасный хуторок. Он защищен от ветра, земля хорошо родит, а вдалеке слышен океан. У нас двадцать четыре коровы и сорок овец, а Гите скоро уже настанет время идти замуж.
Хельга посмотрела на старшего сына Уннтора. Впервые она ощутила капельку сочувствия к нему. Казалось, что он стесняется – нет, даже больше, казалось, что он
– А происходит ли что-нибудь в этом чудесном краю? – спросила Хильдигуннюр.
– Нет, – встряла Гита. – Ну, я так думаю. Там полно навоза. Но кроме этого – почти ничего.
Хильдигуннюр усмехнулась, а Агла закатила глаза.
– Где бы найти короля, которому сплавить это сокровище, – сказала она, вызвав усмешки у сидевших за столом. – Или, может, самому Фрейру?
Гита фыркнула и задрала нос:
– Староват для меня, – заявила она, и женщины одобрительно зашушукались.
– И как ты, привыкаешь к хуторской жизни? – пророкотал Уннтор. – Непривычно ведь, правда?
– Да, – сказал Карл, снова сверкнув глазами. – Конечно, непривычно.
– Много тяжелой работы, – сказал Уннтор.
– Да.
– Встаешь с рассветом, ложишься уставший до смерти.
– Да, – процедил тот сквозь стиснутые зубы.
– Если хочешь что-то получить от своей земли, надо это
Карл вскочил с такой силой, что едва не опрокинул скамью, на которой сидело его семейство.
– Я ЗНАЮ, ПАПА! – прорычал он. – Я на хуторе ВЫРОС! Прямо здесь!
Аслак заслонял рукой своих перепуганных детишек. Напротив него уткнулся в миску с супом Вёлунд, его крепкие мышцы вздулись от напряжения. Тири метнула в Бьёрна бешеный взгляд и принялась шептать сыну в ухо что-то успокаивающее.
Карл показал семье и миру оскаленные зубы:
– У нас все
Старик во главе стола покосился на свою жену – «Хочешь его утихомирить?» – но она поджала губы и покачала головой. «Нет, не стану. Разбирайся сам». Они невозмутимо глядели на Карла.
Положив громадные руки на стол, Уннтор улыбнулся:
– Хорошо. Уверен, мы будем тобой гордиться. Бьёрн?
В какой-то момент показалось, что Карл сейчас уйдет, но он был зажат между столом и стеной. Решив не пробираться мимо всей своей многочисленной родни, он снова уселся и озлобленно отпихнул руку, которую Агла положила ему на плечо.
Сидевший по другую сторону стола Бьёрн прокашлялся и дождался, пока Вёлунд закончит всхлипывать.
– Ну, – сказал он, – у нас дела не так хороши, как у Карла… – он вскинул голову и изучил лицо брата, но, не найдя следов издевки, продолжил: – Но мы более-менее справляемся. У нас маленький хуторок, он нас кормит, в долине и вокруг о нас думают хорошо, и мы можем помогать соседям.
– Звучит неплохо, – сказала Хильдигуннюр.
– А как насчет твоего сына-полудурка? – рявкнул Карл.
Сердце Хельги выпрыгнуло ей в рот и на полмгновения замерло там.
Дом заполнила тишина.
Потом Бьёрн очень спокойно накрыл огромной ладонью обе руки своей жены и взглянул Карлу прямо в глаза:
– Мой сын-полудурок, – сказал он, и голос его был словно плывущий айсберг, – добрый и мирный, никого не обижает, почти ничего не ломает и вырастет