Роддом, или Поздняя беременность. Кадры 27-37

Они сидели не на таком уж далёком Юго-Западе Московской области, в уютном небольшом домике священника, расположенного на подворье захудалой сельской церквушки. Во дворе Родин, Поцелуева, дочь Поцелуевой и одна из дочерей Родина гоняли по весенней жиже в футбол.

– Серый, скотина, меня персонажем сделал. Хорошо я хоть телевизор не смотрю, – сказал священник, глядя в окно.

– Андрей, с чего ты взял, что я беременная? Я же курю!

– Я тоже, – усмехнулся священник. – Я ещё и в бога не верю, кстати. Как в антропоморфную сущность. И в Иисуса нашего Христа не верю… Нет, я уверен, что среди множества распятых на крестах действительно был малахольный харизматик, которому, как и множеству других малахольных харизматиков, в тряпки рвало душу и сердце от того, что всё многое и многое явно не так. Он был неплохим оратором и, скорее всего, обладал даром внушения. Лидер. И существующая на тот момент общественно-политическая ситуация…

– Андрей!

– Да пальцем в небо ткнул! – рассмеялся он.

Мальцева смотрела на него в упор, не давая свести всё к шутке.

– По лицам умею читать.

– Да ты меня первый раз в жизни видишь!

– Ну и что? Если я умею читать, то книга, которую я вижу первый раз в жизни, вполне мне по зубам. Ты – беременная. У женщины появляется особенный свет в глазах, когда она в положении.

– Лихорадочный гормональный блеск.

– Можно и так назвать.

– Именно так он и называется. Но! Может быть, я на кокаине сижу. Или не спала трое суток.

– И не пошла гонять в футбол, и мы с тобой болтаем, пока остальные резвятся в грязи.

– Не люблю резвиться в грязи.

– И то, что ты так долго настаиваешь на обратном, хотя будь ты не беременная, ты бы сказала: «Пфуй! О боже, нет!» – и мы бы с тобой уже давно болтали о чём-то другом.

– Тебя дешёвым психологическим разводкам на факультете психологии обучили или в духовной семинарии?

– В глянцевом журнале прочитал. Хочешь вина?

– Давай.

Они болтали до самого вечера, пока Родин, Поцелуева и девчонки гоняли в лес за подснежниками, готовили шашлык, накрывали на стол и создавали прочий фоновый уютный бытийный шум. Но Татьяне Георгиевне так и не удалось вытрусить из этого не слишком похожего на священника… священника его анамнез. Зато свой она вывалила на него от и до.

– Оставлять мне беременность или нет?

– Уверен, ты знаешь ответ. Хотя обыкновенно таким тугодумкам, как ты, подсказывают.

– Кто подсказывает? Бог? Ты же в него не веришь!

– Конь в пальто! Всё подсказывает. И ничего – тоже подсказывает.

– Андрей, ты бредишь!

– Да я вообще больной на голову! – рассмеялся священник. – Я совершил столько сверхдальних затяжных, что здоровым на голову я остаться просто не мог! Пошли есть, не то друзья на нас уже косо смотрят. Подозревают, что у нас назревает роман, – подмигнул он Татьяне Георгиевне.

– Тебе ж нельзя! – рассмеялась она.

– Я не католический священник!

– Охальник! – шутливо отфутболила Мальцева.

– У тебя девочка.

– Ага. Вероятность попадания твоего «предсказания» в цель – пятьдесят процентов. Не так уж и мало. Но если ты попадёшь, я уверую…

– Терпеть не могу слово «уверую». Я предпочитаю слово «вера». Уверование предполагает «и тогда» – то есть доказательства. Вера же в доказательствах не нуждается. Ты или веришь, или не веришь.

– Во что? В кого?! – чуть не выкрикнула Татьяна Георгиевна.

– Тихо-тихо, Тань… Во всё. В ничего. В любовь…

– Это банальности.

– Вера в банальности – отличная вера!

– Танька, Андрей! Садитесь жрать, пожалуйста! – подскочила к ним Поцелуева и чуть не пинками загнала за стол.

Давно Мальцева так не отдыхала. Почему-то отдых у неё всё больше был сопряжён или с одиночеством, или с мужчинами. И в этом явно было что-то не так. А отдых в компании друзей оказался именно тем, что было ей необходимо.

– Слушай, ну а как же мне поступить с этим парнем, Денисовым, а? Это его ребёнок. И как-то несправедливо…

– Э, не-не. Я не даю инструкций. Права такого не имею. И советов не даю, дорогая Татьяна Георгиевна! – священник поцеловал ей руку на прощание. Оксана Анатольевна уже нетерпеливо бибикала. – Со всем разгребаться тебе самой. Я одно тебе могу сказать: в тот момент, когда Адам сожрал яблоко – мужчины утратили право принимать решения.