Роддом, или Жизнь женщины. Кадры 38–47

— Нет Бога, кроме человека…

В этот момент зазвонил внутренний телефон. Промокнув лицо полотенцем, доцент подошёл к столу и поднял трубку.

— Да?.. Иду.

Уже в коридоре он набрал мобильный Денисова.

— Спускайся в ургентную приёма. — Коротко, без объяснений. И стремительно пошагал к лифту.

В коридоре приёмного отделения, где встретились Матвеев и Денисов, менты отдирали одного мужика от другого. Первый с рыком раненого зверя молотил второго. Второй прикрывал голову руками и тихо мычал.

— Не наше дело! Наше дело: баба на сносях. Сочетанная травма, — слегка задыхаясь, отрывисто пояснил Матвеев Денисову у дверей в ургентный оперблок. — Нейрохирурги и торакальные работают. Мамаша загибается. Наш единственный больничный АИК[50] занят. Прокесарим, пока не…

Они уже зашли в предбанник, и привычная процедура запустилась автоматически.

— Юра, быстрее! Я эспандер уже пять минут молочу!.. — загудел сочный бас из операционной.

— Уже! — крикнул доцент и вдруг посерел и сполз на пол, к нему кинулась операционная санитарка, держа хирургический халат врастопырку. Юрий Матвеевич требовательно и зло кивнул на Денисова — и опытной санитарке достало понимания. Она подала халат уже помывшему руки Александру Вячеславовичу, за долю секунды скрепила липучки на спине — и подтолкнула его в операционный зал. И только потом…

Молодой врач не успел осознать и принять то, что случилось. Он влетел в ярко освещённое помещение и увидел, как старый мощный торакальный хирург ритмично сжимает обнажённое человеческое сердце в раскрытой грудной полости.

— Давайте, мать вашу!.. — захрипел он на Денисова.

Одна из операционных сестёр — у стола их было несколько — промокнула пот с морщинистого лба, но торакальный только раздражённо мотнул головой.

— Скальпель! — скомандовал Александр Вячеславович.

Он послойно вскрыл брюшную полость.

— Чего копаешься, одномоментно входи! — захрипел торакальный. Но Денисов работал на автомате, не особо допуская до себя реальность, данную ему в ощущениях.

— Уберите кишечник из раны, — распорядился в сторону анестезиолога. Он не видел, как анестезиолог мрачно усмехнулся.

— Да всё равно уже, извлекай ребёнка! Хоть на тряпки тот кишечник режь, — рявкнул массивный смежник, всё ещё ритмично сжимая кулак в разрезанной напополам верхней половине женского тела.

В операционную забежала запыхавшаяся санитарка. Александр Вячеславович извлекал младенца, натренированно соблюдая каноны: не поранить мочевой пузырь, не перерастянуть нижний сегмент, не задеть сосуды.

— Да что ж ты возишься!.. — снова не выдержал торакальный.

Через несколько секунд окровавленное тельце крохотного человечка повисло на руке у Денисова.

— Фуууф! — выдохнул старый хирург, вынул руку из грудной полости матери и, встряхнувшись, как бульдог, быстро шлёпнул по пяткам новорождённого. Тот слабо пискнул.

— Слава богу, живой! Чего стоите, анестезиологи сраные?!

«Взрослые» анестезиологи — они же реаниматологи — переглянулись, схватились за мешок Амбу, но тут в операционную уверенно вошёл Ельский со своим чемоданом — и коллеги явно испытали облегчение. Владимир Сергеевич ловко и быстро подхватил у Денисова младенца, неонатологу тут же подвинули столик… Всё совершалось стремительно и разом. Александру Вячеславовичу казалось, что он провалился в другое измерение. Где всё знакомо. И где всё — по-другому. Такие же стены, та же аппаратура, те же манипуляции, те же специалисты. Но время течёт иначе. Не согласуясь с движениями и звуками. Орал новорождённый. Бряцали металлические инструменты.

— Вре-мя-смер-ти-де-би-лы! — пролаял где-то на другой стороне сознания бульдог-торакальный.

Секундная стрелка часов на стене ритмично забивала сваи.

— Че-тыр-над-цать-трид-цать-пять! — сквозь толщу воды прогудел один из анестезиологов бригады.

«Чьё время смерти? Время чьей смерти?» — подивился про себя Денисов и привычно протянул руку к операционному столику.

— На углы.

— Доктор! Ты собираешься ушивать труп? Всё. Баба умерла. Время смерти — четырнадцать тридцать пять. — Торакальный хирург уже сдирал с себя перчатки, маску и халат. Вот этот вот латексный «щёлк» заставил время в сознании Денисова включиться в нормальный — если считать нормальным общепринятый — ход событий. — Это же время запишешь в рождение! — Опытный коллега слегка стукнул Денисова по спине. — Младенец живой. Впрочем, детскую Ельский напишет. Вашей истории тут не будет. Это не материнская смертность. Но ваша часть протокола за тобой. Блин, писанины теперь часа на четыре! Через час — все у меня в кабинете! Где нейрохирург?! Что с Матвеевым?

— Умер, — коротко сказала санитарка. И, не удержавшись, скривилась лицом и разрыдалась.

Торакальный долго, цветисто, отчаянно выматерился.

Владимир Сергеевич, обрабатывающий новорождённого, склонился над ним чуть не вплотную и спиртовой турундой промокнул несколько прозрачных капель, неожиданно упавших на порозовевшее оживающее хнычущее тельце.

Анестезиологи и нейрохирурги на мгновение заинтересовались заоконными небесами, нервно сглатывая.

— Размывайся! — бросил торакальный Денисову.