Родео для прекрасных дам

Глава 12 ВЕЧЕР И УТРО

Вероника Мизина заканчивала смену, собиралась домой, когда он появился на пороге кастелянской.

— Гоша, что случилось?

Лосев обогнул загромождавшую кастелянскую тележку с чистым постельным бельем, подошел к окну, сел боком на подоконник. Так в эти дни вышло, что они с Вероникой попадали по графику в разные смены. Она заканчивала, он оставался работать в ночь.

Вероника дотронулась до кулончика на шее в виде золотых рыбок, с которым не расставалась, — это был подарок Лосева. Первый его дорогой подарок, с тех пор как они стали жить вместе.

— Что случилось? — спросила она, чувствуя смутную тревогу. — Неприятности, да?

Лосев усмехнулся. Вероника любила эту его усмешку — она красила, смягчала его лицо, делала его совсем мальчишеским.

— Да ничего не случилось, просто выпала минутка свободная, забежал к тебе, соскучился, — сказал он, окидывая ее взглядом. — Вэри, вэри найс… Эх, Верок, скоро отправимся мы с тобой на юга, к морю. Отдохнем по-человечески.

— Ты договорился насчет отпуска? — спросила Вероника. Странно было как-то — спрашивала-то она Лосева о радостных вещах, а тревога в сердце росла, сжимала его, точно клещами.

— Угу, — Лосев, казалось, что-то обдумывал. — Только вот надо уладить сперва кое-какие дела.

Вероника смотрела на него.

— Ну что ты, Вера, — Лосев махнул рукой. — Брось, не бери в голову. Это не нам с тобой волноваться надо. Нас это ни с какого бока не касается, так я говорю?

— Гошенька, ты…

— А с другой стороны, — Лосев задумчиво почесал подбородок, — нервы-то и у нас не веревка, правда? А за мотание нервов нам и на ладонь не плюнули. А ведь это того, Верок, такое дело — нервы, психика. Тонкая механика. А компенсации никакой — разве это справедливо?

И тут Вероника не выдержала. Подошла к Лосеву, обняла его. Она слишком хорошо знала его, успела уже изучить за все то время, что они были вместе.

— Гоша, не надо, — прошептала она. — Я прошу тебя, не надо, слышишь?

— Что, что не надо? Что ты испугалась, дурочка?

— Ничего, ничего нам не надо, — шептала Вероника. — И так уж видишь, как все вышло… ужасно…

— Да я ж для тебя стараюсь, — хмыкнул Лосев. — Для нашей будущей семьи. Да ладно, не трясись, как овца. Я только мысль высказал, что за мотание нервов положена дополнительная компенсация. А ты уж и в панике… Ну, брось. Перестань, — он отстранил от себя Веронику, глянул на часы. — Собирайся давай, а то на автобус опоздаешь.

Он смотрел, как она торопливо переодевается — снимает форменное платье горничной, надевает цветную шифоновую юбку, прямо на голое тело натягивает тонкий хлопковый свитерок. Он был доволен, что она давно уже не носит бюстгальтер. С такой грудью — небольшой, полной, крепкой, как орех, это просто грешно.

— Подожди, — шепнул он, спрыгивая с подоконника. — Иди сюда. Только дверь запри сначала.

— Ты с ума сошел, а автобус? — Еще целых десять минут, я тебя обманул, — он сильным рывком притянул ее к себе.

— У меня гости, месячные начались… — Вероника положила руку на ремень его форменных черных брюк.

Лосев накрыл ее руку своей. Крепко сжал.

— Чтоб утром все было тип-топ, — шепнул он, целуя ее. — Никаких досадных препятствий. Слышишь? Ну давай, давай, солнышко, по-быстрому, время — золото!

Надавливая ей на плечи, он заставил ее встать на колени. Рывком расстегнул тяжелый ремень, на котором висели рация и резиновая дубинка. Все остальное Вероника уже делала сама.

* * *

Рабочий день в офисе фирмы «Стройинвест» начинался в девять. Юлия Олейникова, как ни старалась, всегда опаздывала. Утром на Каширском шоссе, по которому она ехала на машине, — пробки. А на так называемой развилке на пересечении с МКАД — вообще столпотворение.

Юлия Олейникова ненавидела пробки и медленную езду. Она обожала скорость, любила обгонять тихоходов. Нещадно подрезала неповоротливых и почти никогда не сбавляла скорость на крутых поворотах. Правда, на Каширке таковых и не было. И за это она не любила Каширку, как не любила и Новый Арбат, и Кутузовский проспект, Тверскую и Ленинский. Вообще Москвы она не любила, не принимала. Часто вспоминала тишайшую Гатчину, откуда была родом и уехала еще студенткой. И Рим, в котором прожила пять незабываемых лет и где едва не вышла замуж.

Просыпаясь по утрам в своей московской квартире на одиннадцатом этаже новостройки в Царицыне, она часто вспоминала уютную тесную съемную квартирку на улице Кватро Фонтане в Риме: спальня, столовая-кухня и открытая терраска с выходом на плоскую крышу соседнего дома. Там росли апельсиновые деревья в кадках, стояли два плетеных кресла и стол. Справа высилась терракотовая стена отеля, дававшая тень в самые знойные послеполуденные часы. Слева располагался маленький старый кинотеатр, в котором шли только американские фильмы и никогда итальянские. Весь Рим был как на ладони — вид с террасы открывался великолепный.