Родео Лиды Карякиной

- Ну а как все-таки получилось, что тебя уволили? - спросила мама.

Лидка молчала.

- Она сама все это устроила, - сказала Юлия Михайловна.

- Ага. Я сама ушла. Подала заявление и ушла. Вот как. - Лидка кивнула.

- Как же так, зачем же? - вскинулась тетя Аня.

- Так. Я этот приказ печатать не стала. Засунула его куда-то, и все. А Фаина Петровна как закричит: где приказ за номером пятьсот сорок четыре дробь двенадцать?.. Я говорю: не знаю где. Потерялся... А она: "Вон! Сейчас же пиши "по собственному желанию"!" - "Пожалуйста", - говорю. И написала...

- Видали? - пожала плечами Юлия Михайловна.

- Мне кажется, дело это можно еще поправить, - сказала мама. - И, по-моему, заявление она имеет право забрать назад...

- Поздно, - вздохнула Юлия Михайловна. - Раньше думать было надо. Фаина Петровна живенько его на подпись снесла, и отдел кадров все тут же оформил.

- Что же теперь делать? - горевала тетя Аня. - Придется новую работу искать...

- И вот что я замечу, - доверительно понизила голос Юлия Михайловна. Не надо было заявление подавать. Ну зачем ты его подала?

- Она велела.

- А ты бы не писала, и все. Не понимаешь, что ли? Практически уволить человека у нас невозможно, раз он прошел испытательный срок и замечаний, занесенных в протокол, не имеет. Разве что по сокращению штатов... Но раз ты подала "по собственному желанию", это совсем другое дело... Просто удивительно, до чего человек не умеет заботиться о себе! - Она помолчала. Что же, я сделала все, что могла...

- Ладно, Лид, - сказал Дельфин. - Ушла из этой лавочки, ну и правильно. Я на твоем месте тоже бы ушел.

- И я... Мы пойдем подышим полчасика, мам! Лида, пошли.

- Куда? - спохватилась тетя Аня.

Но мы все трое были уже у двери...

К вечеру похолодало, на асфальте, подсвеченном неоновой вывеской аптеки, шуршали сухие листья. Мы отыскали во дворе подходящую скамейку и, благо все общественники-пенсионеры нашего двора давно залегли спать, забрались на нее с ногами. Мы восседали на удобно выгнутой спинке скамейки и на такой высоте казались себе независимыми, гордыми и житейски умудренными людьми. Сквозь ветви деревьев сверкали острые точки звезд, низко проплыли красно-зеленые огни - авиалайнер пошел на посадку. Дельфин выдавал что-то веселое, мы шумели, хохмили наперебой, даже затеяли возню, кто кого столкнет со скамейки. На самом-то деле нам было тоскливо и плохо, очень плохо. Только мы не показывали виду.

- Что там с Карякиной, не знаешь? - спросил меня как-то Андрей Горяев. - Говорят, кочует с места на место, нигде не удерживается. Правда это? Ты ведь рядом живешь, поведай...

Мы сидели на лабораторных занятиях по химии. Химию Горяев не любил и все опыты благосклонно предоставлял делать мне: в химическом кабинете мы с ним рядом сидим.

- А зачем тебе? - Я встряхнул колбу с окисью марганца, поглядел на свет.

- Это не взорвется? - Андрюша опасливо отодвинулся.

Он вообще ничего не смыслит в химии, считает почему-то, что архитектору химия не нужна.

- Во дает! Это же простая марганцовка, чудик!.. Так зачем тебе сведения о Карякиной?

- Да интересно же! Ну хотя бы с математической точки зрения: сколько времени это родео может продлиться?

- Родео? Почему родео?

- Ну как ты не понимаешь: вскочит на мустанга, тот сбросит, на другого вскочит, тот еще брыкливее... И так далее, и так далее. А зрители смотрят на секундомер: две секунды, три секунды...

Он вытянул из рукава свою длинную кисть - часы у Горяева знатные, - и случайно задел сосуд, в котором шла реакция. Отдернул руку.

- Горячо! Ты что, не видишь?! Взорвется, а?

- А ну-ка раскрой учебник, градостроитель, - усмехнулся я. - Прочти мелкий шрифт, описание опыта. Это тебе не картинки рисовать.

- Да ну его, - легкомысленно отмахнулся Горяев, - лучше расскажи про Лидкино родео... Честно говоря, я потому спрашиваю, что встретил вчера парня одного знакомого, с вашего двора. Сашка Астраханцев, знаешь?

- Ну, знаю.

- Так вот, он рассказывал, что Карякина приходила к ним на завод. Не взяли: у них горячие цехи, девчонкам трудновато. Там парней охотнее берут. Интересно все же, где она теперь?

- Не знаю, Горяй. Я ведь болел две недели, из дому не выходил. Откуда же мне знать?

Тут в колбе зашипело, жидкость забурлила, вспенилась. Я стал поскорее записывать в тетрадь формулы, а Горяев увлеченно рисовал на чистом листе. Как ни посмотришь, вечно он что-нибудь рисует, башку наклоняет то к левому, то к правому плечу, а на лице такое удовольствие!.. Работал Андрей уверенно, нанося размашистые штрихи. Я вгляделся - получилось что-то вроде лошади...

После уроков я спросил Дельфина, что там происходит с Лидой. Витька, мне показалось, смутился.

- А что? Работает. В школу вечернюю поступила, учится.

Он крутил своим дельфиньим клювом, смотрел куда-то в сторону и вообще темнил.

Домой пошли вместе, разговорились, и тут-то он мне все выложил. Оказывается, Лида работает теперь в парикмахерской.

- Я, правда, не хотел тебе говорить, - смущенно объяснял Дельфин, потому что работа-то такая... Неквалифицированная, что ли.