Родео Лиды Карякиной

— Вон сколько у тебя конфет. Объешься, заболеешь, пожалуй… Скажи-ка, Юрик, а что, если к нам в группу поступит новенький и он окажется еще сильнее, чем ты? Хорошо тебе будет?

Юрик молчал.

— А что будет, ребята, если все люди так начнут: сильный бьет слабого, а слабый ищет кого-нибудь еще послабее, чтобы повалить?

— А я знаю, что будет, — снова пропищала малышка, — все люди сразу в милицию попадут.

— В тюрьму! — закричали ребята.

— И конфеты у Юрика обязательно кто-нибудь отнимет! Сильнее который.

— Да, нехорошо получится, — подтвердила Лида. — А как ты, Юрик, думаешь, правильно ты поступаешь или нет?

— Я не знаю, — проворчал Юрик.

— Он знает, он знает, только не хочет говорить, — зашумели вокруг.

— Нет, правильно ты поступаешь, Юрик? Скажи, — настойчиво требовала Лида, — ты бьешь слабых, конфеты все себе присвоил, справедливо это или нет?.. Скажи, ты сам-то себе нравишься?..

Ребята вокруг затихли, ждали, что скажет Юрик.

Наконец он поднял голову, и кисточка на шапке заняла правильную позицию — повисла на затылке.

— А я конфеты на всех разделю. Я слабых защищать буду.

И мальчик полез в карман за конфетами.

— Молодец. Сейчас не надо, перед чаем раздашь. Ну, идите, играйте…

Мы вошли в садик. Лида уже перематывала шарф какому-то малышу, стряхивала с пальтишка снег.

— Наше почтение! — Мы разом приподняли шапки. — Войти можно?

— А-а, «клиенты» явились. Ну, присаживайтесь, — пригласила она.

Мы уселись на скамейку.

— Лид, а мы думали, ты в парикмахерской… — начал я.

— Какое там в парикмахерской! Закрыли… Целый квартал на слом идет, разве не знаете? Ну, я и рада. Устроилась вот. Интереснее.

Мы с Дельфином молчали. Лидка чертила что-то детской лопаткой на рыхлом снегу.

— Вот так, — добавила она…

— Как с конфетами-то распорядилась, — улыбнулся Дельфин. — Неприятностей не будет, а? Конфеты-то все-таки родительские.

— Благодарят пускай, что спасла ребенка от засорения желудка, сказала Лида. — Нанесут, будто здесь голодные.

— Возьмет этот Юрик да нажалуется, — предположил я.

— Что же делать. Вполне возможно. — Она вздохнула. — Такова наша педагогическая работа. Иду на риск.

— Так. Лидия Леонидовна — педагог! — поддел Витька.

— Пока что всего-навсего младшая няня.

Дельфин продолжал улыбаться, и лицо у него было, по-моему, самое идиотское.

— Значит, ничего работенка? Нравится?

Она помолчала.

— Ага… Здесь, по крайней мере, можно что-то сделать существенное. По крайней мере, не зря трудишься…

— Понимаю. Ну и как, результаты налицо? — спросил я.

— Еще бы! Но, по правде говоря, недурно бы поработать в яслях. Ведь воспитывать человека надо с самого раннего возраста. А то уже перевоспитывать приходится.

— Все ясно. Ну, не будем больше мешать…

— Алла! Алла! — вскочила с места Лида. — Вылезай сейчас же из сугроба! Ерохин Коля!.. Оставь Аллу в покое!

Она пошла разнимать ребятишек.

Кто-то быстро шагал мимо ограды. Остановился.

— Гляди, Вить, никак Горяев… Андрей! Заходи сюда! — окликнул я.

— А-а!.. Вы! А я гляжу, здорово как: сетка стальная, на ней листья. Красные, со снежком. Глядятся здорово. Надо зтюдик сделать…

— Как дела, маэстро архитектор? — спросил я.

— Ничего пока. На изо-кружке был, бегу вот к дому…

И тут он заметил Лиду среди ребятишек.

— Батюшки! Неужели Карякина?! — взвыл Горяев. — Теперь уже в детсаду! Ну, родео, право слово — родео.

— Заткнись, лучше покажи рисуночки, — сказал Дельфин.

Горяев присел рядом с нами, с готовностью раскрыл свой альбом… На первой странице был карандашный рисунок — церковь…

— Церковь Покрова на Нерли, — пояснил Горяев. — Летом ездил, смотрел. Красотища! В двенадцатом веке построили.

— Да ну! Неужели в двенадцатом?..

Мы с интересом перелистывали альбом. Здорово все же рисует Андрей. Позавидуешь. Просто талант, ничего не скажешь. Там были разные пейзажи: реки, поля, рощи летом и осенью. И обязательно с каким-нибудь зданием в центре или сбоку. Сразу поймешь, что рисовал архитектор. Призвание налицо.

— Это церковь на берегу Клязьмы… Вот, кажется, и все.

Он перевернул лист, и тут мы увидели совсем другой рисунок. Карикатуру. Во всю страницу нарисована была лошадь. Встала на дыбы, беснуется. Морда оскалена, задние копыта — наотлет, передними машет. А на крупе кое-как держится… Лида Карякина. Ноги врозь, руками цепляется, глаза выпучены от ужаса — вот-вот слетит. Лидка получилась очень похоже. На брюхе лошади надпись: «Работа». Внизу название картины: «Родео Лиды Карякиной».

— А это, как видите… — пустился объяснять Горяев.

Дельфин спокойно протянул руку:

— Давай сюда!

Он выхватил лист, сложил его вдвое и порвал на мелкие кусочки.

Мы все трое переглянулись.

Лидка разобралась с ребятишками и уже подходила к нам.

— Вас понял, — сказал Андрей и захлопнул альбом.