Родичи

Лидочка смотрела на выступление Алика с неподдельном интересом. Уже в лифте Великая высказала свое мнение:

– Тебе, Алинька, в театр драматический нужно было подаваться! Огромного бы таланта артистище вышел! А так что это – теноришко, хоть и народный!..

Конечно, обладатель шаляпинской одежки обиделся и в лифте сопел.

Ни тот, ни другая на Веру внимания не обращали вовсе.

Между тем душа Веры находилась между небом и землей, как и кабина лифта. Сердечко девушки отчаянно стучало, словно пыталось вырваться из грудной клетки и вылететь на просторы бессмертия!

Ее заметили.

– Не трясись! – схватила старуха за руку.

– Я не трясусь!

Пальцы Лидочки были сухи и безжизненны.

– Выживет твой мальчик, сердцем чую…

– Сама чую! – вдруг грубо ответила Вера.

Старуха поглядела на девицу с интересом, но руки ее не отпустила. А девушке показалось, что сожми она сейчас пальцы Великой покрепче, все трухой ссыплется…

Лифт остановился, и они вышли.

– Где наш? – обернулась Лидочка навстречу рыжему человеку в хирургических одеждах.

– Вы кто? – поинтересовался хирург.

Лидочка назвала свою громкую на весь мир фамилию.

– А я – Боткин!

– Я, дружок, – пояснила старуха, – я настоящая, а ты фальшивый!..

На этих словах Никифор побледнел смертельно, попятился, захватал ртом воздух, пошатнулся, а затем и вовсе рухнул на линолеумный пол.

– Что это с ним? – бесстрастно поинтересовалась Лидочка.

– Сознание потерял, – объяснила появившаяся медсестра Катерина.

Она поднесла к носу Киши ватку с нашатырем и, пока тот кашлял и морщился, сообщила пришлым:

– Он – самый что ни на есть настоящий! Он – праправнук Боткина! И гений чистой воды! Почище предка будет!.. Это он спас вашего балеруна!..

Старухе вовсе не стало стыдно.

– Скажите, какой нежный! Я за свою жизнь лишь раз чуть в обморок не упала, узнав, что Алик гомосексуалист! Но не упала же!

– Лидочка!!! – схватился за голову тенор.

– А что такое?

За их спинами вновь раскрылись двери лифта, и появился Ахметзянов с бутербродами.

– А вот и наш импресарио! – поприветствовала Великая патологоанатома. – Сынок Алика, внебрачный!..

– Ах-х-х!!! – взрыднул Карлович. – Ах-х-х!…

– Конечно, прежде, чем он стал нетрадиционалом!..

Здесь Вера почувствовала, как ожила рука Лидочки, став внезапно молодой. Девушка засмеялась, да так искренне, что заставила посмотреть на себя изумленно.

– А чему так рады работники полового стана? – пришел в себя народный певец.

Вера осеклась, а тем временем пришел в себя хирург Никифор Боткин. Пока он поднимался с пола, Ахметзянов пожал всем присутствующим руки и, казалось, информацию о своем внебрачном происхождении воспринял ровным счетом никак. Зато руки у всех после пожатий стали пахнуть рыбой, с которой были бутерброды.

– Ну, что ж! – объединила всех Лидочка. – Пойдемте навестим нашу звезду.

– Конечно же! – поддержал Алик.

– Запрещаю! – воскликнул Никифор, и его рыжие волосы встали дыбом.

– Будет тебе, радость моя, командовать! – отмахнулась Лидочка.

– Действительно, – поддакнул певец.

– Меня-то ты, Никифор, пустишь! – был уверен Ахметзянов.

И тут вступила в события Катерина:

– Какая он тебе радость, старая! Сказали – нельзя, значит, тащи свою сушеную задницу обратно в лифт и тряси сухофруктами в своем монастыре! А ты, жиртрест, своим дворницким пальто только микробов пугаешь!..

От слова «жиртрест» Альберт Карлович, казалось, скончается на месте. Покраснел тухлым помидором и замер, ожидая немедленного инсульта. Но пронесло. Вера стояла с открытым ртом, а Ахметзянов радостно улыбался. Лишь одна Лидочка и в этот раз сохранила невозмутимое спокойствие.

– Тебя, деточка, что, мало пользуют мужчины? Ты чего здесь энергетику портишь своим ротиком зловонным!

– Вагина ненасытная… – неожиданно произнес хирург Боткин, после чего Катерина тоненько завопила и побежала по длинному коридору, стукаясь о стены.

– Господин Боткин! – обратилась к НикифорУ Лидочка, выпрямив спину до такой степени, что, казалось, старые позвонки вот-вот вылетят. – Милостивый государь, можем ли мы небольшой группой навестить нашего дорогого коллегу? Обещаем примерное поведение. При малейшем вашем сигнале ретируемся из палаты.

В обшем, Никифор так и представлял обхождение с ним – гением волею Божьей, – а потому смилостивился и, кивнув головой, проводил посетителей к палате со студентом Михайловым.

Звезды нашли Спартака «ничего-ничего»!

– Бледненький, конечно, – констатировала Лидочка. – Но молодцом!

Запахло рыбой, и все обернулись на Ахметзянова, который набил полный рот расплющенной кетой и белым хлебом.

– Не ел сутки, – оправдался импресарио, выронив из-за щеки кусок пищи, который незаметно, ножкой-ножкой, пхнул под кровать только сейчас проснувшегося студента Михайлова.

– Какой сегодня день? – спросил господин А.

– Среда, – ответили хором.

– Премьера в пятницу?

Все, кроме Веры, вежливо засмеялись.

– Отдыхай, голубок! – разрешила Лидочка. – Премьеру перенесем!

– Что-то случилось? – заволновался студент.

Господа переглянулись.

– Если вы из-за меня, то к пятнице я буду готов!

– Браво! – воскликнул Алик, и все зааплодировали.

– На этом закончим на сегодня! – скомандовал доктор Боткин.