Родимый край - зеленая моя колыбель

Деревня насторожилась. Никто теперь не отправлялся в далекий путь. Солдаты, воротившиеся на побывку, старались под любым предлогом оттянуть отъезд из дому. Откладывались намеченные свадьбы и другие большие дела. Словно не сегодня-завтра должно было случиться что-то очень важное.

Из Арска то и дело присылали бумажки с требованиями зерна или какой скотины. Староста шумел в караулке, приказы всякие давал, но, сколько ни грозился, мужики и в ус не дули. Нынче в деревне распоряжались увечные солдаты да бывалые люди, вроде моего Мухамметджана-джизни.

Притопал раз староста с бумажкой с печатью.

— Писаря едут, на зерно опись учинять, — объявил он. — Смотрите, чтоб ни одного золотника не смели утаивать!

Все ощетинились. Но Мадьяр от души рассмеялся.

— Видать, начальство твое на голову захромело, — сказал он. — Где нынче это зерно, чтоб описи составлять? В закромах пусто-гладко, мышь сверху сверзится — голову расшибет!

— Не у тебя, так у других запишут! — огрызнулся староста.

Дальше разговор пошел покруче:

— Ага! Стало быть, поначалу записать, а потом забрать подчистую! Держи карман шире!

— Спервоначалу писаря заявятся, а потом другие, скажут: «Давай, давай!»

— Народу и без того жрать нечего! У бедных солдаток вся еда — крапива с лебедой. Дети пухнут с голоду! — вступил в разговор Мухамметджан-солдат. — В Арске найдутся люди, которые поддержат нас!

На том и порешили: писарей в деревню не пускать, от описи отказаться. Больше в казну хлеба не давать. Без хлеба не больно-то повоюют!

В те дни возвратился с фронта молодой зареченский мужик.

— На войне, будто в ледоход весной, — рассказывал он, — все трещит, ломается!

Мухамметджан-солдат принялся расспрашивать:

— У нас тут разное болтают. Генералов, мол, ни во что не ставят, солдаты, мол, всему голова.

— Верно болтают. Тю-тю те времена, когда тряслись перед генералами. Теперь, что солдатский комитет порешит, то и закон. Не повинуешься, так прощевайся со своим командирством!

— Поговаривают, что пора новое правительство скинуть, — вступил в их беседу Вэли-абы. — Как у солдат настроение насчет этого?

Ответ был короткий:

— И помещиков, и министеров, всех — к черту! Землю отберем! Устроим истинную рвалютцию!

Видно, жизнь начинала принимать крутой оборот. В Янасале не утихал шум, всюду толпились люди, время от времени то на нашей стороне, то в заречье слышался стук конских копыт.

— Йа, аллах, не оставь нас, сирот, своими милостями! — часто шептала мать. — Да будет все к добру, благополучию!

V

Утром, еще и не рассвело совсем, а деревня уже была на ногах. Мы с Хакимджаном поспешили за овины, куда стекался народ. Там уже собрались и солдаты и ребятня. Туго подпоясав бешметы, будто ждал их дальний путь, один за другим подходили старики. Кто с вилами, у кого топор за поясом. Кое у кого из мужиков за плечами висели охотничьи ружья.

Все были встревожены, смущены и не без опаски поглядывали на видневшуюся отсюда усадьбу, расположенную с края Березовки, на высокие дворовые строения под железной крышей, на огромные, сверкающие окна помещичьего дома.

Сэлим, недавно вернувшийся по болезни из армии, поежился.

— А не напустят на нас стражу с винтовками? — тихо спросил он.

— Кто станет вступаться за помещика? — фыркнул дядя Гибаш.

— Как знать! Ежели денег поболе даст…

— Да разве в деньгах сейчас дело? — сердито оборвал его Мухамметджан-солдат. — Я, может, иголки чужой не коснусь. Есть на свете справедливость или нет? Вот во что упираются нынче дела!

Люди начали терять терпение:

— Давайте трогаться! Чего ждем?

— Вон и березовские мужики собрались!

— Пошли, двинемся!

В это время, еле переводя дух, прибежал Юсуф со своими десятниками. Теперь он назывался не старостой, а председателем деревенского комитета. После свержения царя, когда появились всякие комитеты, богатеи всё сделали, чтоб туда послушных людей провести. Но все равно никто Юсуфа за начальство не признавал, особенно солдаты.

— Стойте, стойте! — крикнул Юсуф с ходу. — Не торопитесь. Обдумать надо, обсудить! Зачем нам против правительства выступать!

Несколько человек разом вздыбились против него:

— Чего с ним разговаривать? Не слушайте старого приспешника!

— Люди, мужики! — продолжал Юсуф. — Правительство прирежет беднякам наделы, отпустит хлеба! Уездный комиссар собственным языком говорил про это. Пусть только война кончится! В тот же день!..

— Ха-ха-ха! — раздался хохот. — Скоро, стало быть!

— В судный день, коли будет суждено!

— Не верьте, все обман! И начальство и помещики — одна шайка, из одной реки воду пьют!

— Нечего тебе здесь делать! И сам ты застарел, и печать у тебя еще царской поры!

Однако Юсуф не намерен был сдаваться.

— В своем ли вы разуме? — надрывался он криком. — Вы же на разбой, на грабеж идете! Давайте потолкуем по-доброму с Николаем Прокопичем! Может, сам землицы уступит!

— Не о чем нам с ним толковать, мы за своей землей идем!

— Дедов наших земля!

— Чего языки-то напрасно трепать? — загудел над толпой голос Вэли-абы. — Ходили к нему, просили. Знаешь, что ответил твой Прокопич? «Если вам здесь земли не хватает, катитесь в Сибирь, вас там дожидаются». Слышали?