Родина

А там действительно что-то происходило, но Ян Невидла, простой человек, в эти дела не считал нужным вмешиваться: на то и существуют на свете министры, которые и обязаны знать, как надо управлять государством.

В том несчастнейшем для Чехословакии — как впоследствии, задним числом, он понял — тридцать восьмом году в пражских газетах много писали о Гитлере и фашизме. Но Ян Невидла не любил разговоров на эту тему: Гитлер со своими разбойниками-фашистами находился по ту сторону границы, за высокими гребнями Богемских гор и лесов, на границе стояли храбрые чешские солдаты, о которых можно было сказать, что они свое дело знают. Так о чем же было беспокоиться рабочему Яну Невидле, который тоже хорошо знал свое прямое дело и честно выполнял его?.. Да и сказать откровенно, в августе тридцать восьмого года Яна чрезвычайно занимали свои личные и очень важные заботы. За год перед тем он потерял жену, очень горевал о ней и жениться вовсе не собирался. Но его единственное достояние — маленький домик в одном из предместий Праги, садик с десятком яблонь, маленький, «с ладошку», огород и коза — очень вздорное животное! — требовали женской руки. А у него в доме одни мужчины. Братья не противились его решению, и Ян Невидла очень осторожно и придирчиво начал присматривать себе жену. Он не спешил, чтобы не ошибиться. Он не хотел, естественно, после своей первой, доброй и разумной жены привести в дом бог знает кого. В газетах стали писать о Мюнхене, о каких-то «уступках» Гитлеру, но в то время Невидле некогда было об этом думать: будущую супругу он себе наконец присмотрел. Братья Алоизий и Богумил только и говорили о каких-то «опасностях» для Чехословакии, о какой-то «трагедии страны» в связи с тем, что «Чехословакия перестала существовать в границах 1918 года». А в это время Ян был занят важнейшим для человека делом — женитьбой. Избранница все больше ему нравилась, и в конце 1938 года он сделал «предложение руки и сердца». С полной уверенностью нареченные назначили день свадьбы на апрель тридцать девятого года, — к этому времени Невидла надеялся капитально отремонтировать домик, продать козу и, приплатив некоторую сумму, купить корову, а также подновить мебель. Братья же совсем отбились от дому, пропадали на каких-то собраниях, и только однажды Алоизий, хмурый и озабоченный, упрекнул старшего брата: «Происходит мюнхенская трагедия, а ты занимаешься чепухой»! Ян Невидла (о, каким дураком он был тогда!) даже поссорился с братьями. До каких пор они будут гудеть ему в уши об этом проклятом Мюнхене и какой-то еще трагедии! Это его не касается, пусть министры разбираются в этих темных делах!

Но весной тридцать девятого года все вокруг Яна Невидлы (да и многих других подобных ему беспечных и легковерных людей) так высветлело, как вокруг глупой перепелки: прячась в колосьях и питаясь спелыми зернами, она не замечает, что уже идет жатва, что на поле вокруг нее светло и голо и перепелиное гнездо открыто любой собаке. Вот такой глупой перепелкой почувствовал себя Ян Невидла в марте тридцать девятого года. Все вокруг него стало голо и беспощадно-ясно, когда на улицах Златой Праги он увидел гитлеровских солдат. Его домик, подновленный, нарядный, молодая коровка во дворе, предвкушение новой счастливой семейной жизни — все это ровно ничего теперь не стоило, все как бы повисло о воздухе. Его теплое домашнее гнездо было беззащитно перед каждым из этих гитлеровских солдат, которые, не выпуская из рук автомата, как разбойники, топтали его родную чешскую землю. Конечно, ему уже было не до свадьбы.

Сначала два гитлеровских солдата свели со двора его корову. Они сунули ему в руки скомканную квитанцию, в которой было написано, что он, Ян Невидла, якобы «добровольно предоставил» свою корову «для нужд гитлеровской армии». Оскорбленный и разъяренный, как еще никогда с ним за всю жизнь не бывало, Ян побежал разыскивать какого-то начальника-гитлеровца и вгорячах выпалил ему все, что кипело в сердце. После этого, едва Ян Невидла переступил порог своего дома, его схватили и погнали куда-то, как гонят скот.