Родина

С того страшного дня его жизнь перестала называться жизнью, как и он сам перестал считаться человеком. Он был только номер такой-то, в зависимости от того, в какой концлагерь попадал. Он увидел всю подноготную фашистской Германии: страшные лагери смерти за тройными рядами колючей проволоки, сотни тысяч живых призраков, узников фашизма, целые войска палачей и карателей, окруженные дикими сворами собак, ужаснее которых не могло быть и в аду. В лагерях он навидался таких кошмаров наяву, что под конец уже отупел и потерял способность удивляться. Как он не сошел с ума, как выжил?.. Дыхание родины, которой лишили его двуногие фашистские звери, все время как бы овевало его: в лагерях, а потом и на заводской каторге, он встретил множество своих соотечественников — чехов, словаков. Собираясь тайком, земляки делились своими мыслями, тоской и горем. Вот когда он понял, что такое Мюнхен, будь он проклят во веки веков! Вот когда Ян Невидла понял своих младших братьев и наконец-то уразумел, что они ушли из дому, чтобы не сдаваться врагу, а бороться с ним.

В феврале сорок третьего года Яна Невидлу и его соотечественников немцы согнали с заводской каторги в казармы, — «все эти славянские свиньи», как им было заявлено, должны стать солдатами гитлеровского «райха». А правда и сюда, как ни прятали ее от солдат, все-таки прорывалась самыми различными путями. Чехи и словаки, одетые в зелено-бурое эрзац-сукно, теперь уже были понимающими людьми!.. Им было известно, что Красная Армия разгромила Гитлера под Сталинградом и что сотни тысяч фашистов навеки остались в приволжских степях, удобрять советскую землю.

Ян Невидла, одетый в немецкую шинель, отправился на фронт, лелея заветный план: уйти к русским.

Очутившись в Кленовске, Ян Невидла скоро узнал, что в лесах действуют партизаны. Долго рассказывать, как он искал случая связаться с ними… Помогли ему — что совсем не так уж странно — сами же немцы. Нет на свете никого жесточе и подлее фашиста, и нет существа, более тупого и узколобого в мыслях, чем он!.. Фашист не может себе представить благородных, бескорыстных чувств в человеке. Славянин в буро-зеленой шинели, который хлебает гороховый суп из полкового котла и курит вонючий пайковый табак, уже кажется фашисту окончательно купленным, как требуха на рынке. Поэтому, когда Ян Невидла однажды напросился в разведку, немецкий полковник даже обрадовался — вся его солдатня боялась леса, как огня — и охотно отпустил Яна в лес. А там, по заранее известным ему приметам, Ян нашел дорогу в партизанский лагерь.

Вот так-то у Яна Невидлы опять началась подлинно человеческая жизнь. На советской земле он боролся за свободу своей страны, участвовал во всех боевых действиях кленовских партизан, был ранен, отлеживался в партизанских землянках — и опять шел бить гитлеровцев. В последнем бою, уже при освобождении Кленовска, Ян Невидла был тяжело ранен, три месяца пролежал в госпитале, — и вот он здесь.

Ян оглядел всех радостно поблескивающими глазами и туг заметил у стола молодого человека с русыми волосами, которые плотно, словно литые, лежали вокруг белого широкого лба. По описаниям тети Насти Ян Невидла узнал в молодом человеке главного инженера, к которому и следовало ему обратиться.

С первых же вопросов Артема чех почувствовал к нему большое уважение и доверие: этот маленький инженер с мальчишески-насмешливым взглядом зеленоватых глаз умел разговаривать так, будто годами работал рядом с Яном Невидлой, знал его способности и даже характер.

— Направим вас, уважаемый мастер, в бригаду Игоря Чувилева, — решил он.

— Чу… ви… лев! Чувилев!.. — и Невидла пошел, взволнованно, как флагом, размахивая листком с подписью главного инженера.

* * *

— Вы назначаетесь, Евгений Александрыч, начальником ремонтного цеха, — этими словами встретил Назарьев вызванного к нему Челищева.

— Почему… ремонтного? — неприятно удивленный, спросил Евгений Александрович.

Никому не признаваясь, он всегда считал ремонтный цех «самым последним» из всех. Этому заводскому тылу, по его мнению, так на роду было написано — оставаться в стороне от всех перемен, быть только «кухней», — и этот-то цех достался ему.

— Почему же именно ремонтный цех? — повторил Челищев, еле выговаривая это не любимое им слово.

— Да потому, что прежде всего этот цех мы будем восстанавливать, — как же иначе? — с некоторым недоумением ответил директор.

Челищев вышел подавленный: ему казалось, что у него отняли все возможности проявить инициативу и опыт старого инженера, больше того — у него отняли будущее: ведь теперь понятно, что главным инженером ему не быть, что на этом посту останется Артем Сбоев, даже невзирая на временное его пребывание в Кленовске.

Но почему нельзя было оставить главным инженером Челищева, а Сбоева — его заместителем, почему? Имя инженера Челищева известное и незапятнанное, вины за ним нет никакой. Боже мой, да разве это вина — два года пролежать в постели, терзаться телом и душой? И разве это не трагедия — на два года превратиться в беспомощного инвалида?