Родина

Сунцов думал о Юле, как взрослый и уже опытный человек о слабом ребенке, который не может жить без его помощи. Завода она не знает, работать не умеет, а ей придется иметь дело со сменным мастером механического цеха Артемом Сбоевым. Все они уже давно привыкли к Артему, вожаку бригады «маленького войска универсалов», как любит он называть молодежь, работавшую с ним еще в ремонтном цехе. Артема Сбоева все уважают, — недаром же при переводе Артема из ремонтного в механический цех всех его «универсалов» приняли там с распростертыми объятиями. Но Артем, понятное дело, дорожит своей «маркой» и, умея учить, умеет и требовать; случается, бывает крут и резок.

Да, Толя Сунцов возьмет шефство над Юлей Шаниной, поможет ей освоить станок и добьется того, что Артем Сбоев похвалит ее. А когда ее похвалят, она сразу почувствует себя в цехе своим человеком, а не случайным пришельцем.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ НОВАЯ СУДЬБА

Когда Юля Шанина на другой день утром пришла вместе с Сунцовым в механический цех, сердце в ней пугливо сжалось. Солнечный свет, падающий сверху широкими потоками, черные переплеты конструкций, парящие над цехом краны, длинный проход, рассекающий надвое этот непонятный мир движущегося металла, — все казалось неправдоподобным, как видение во сне. Юля стояла растерянная и чужая этому новому, могучему миру.

— Боже ты мой! — вздыхала позади Ольга Петровна. — И что мы здесь будем делать, что мы умеем?

Юля со страхом оглядывалась, ища глазами Сунцова.

— Ну, все в порядке, — раздался голос Толи. — Я все выяснил, Юля: ты будешь работать в нашей бригаде. Бригадиром у нас Татьяна Ивановна Панкова. А вас, Ольга Петровна, направляют в бригаду Чувилева.

Не расслышав возмущенного восклицания Ольги Петровны, Сунцов подвел ее к чувилевскому участку, а потом ободряюще сказал Юле:

— Главное — не бойся, а только слушай внимательно.

«Да, тебе легко так говорить!» — подумала Юля и робко поклонилась Татьяне Ивановне.

В темносиних глазах Панковой мелькнуло подобие улыбки. Будто не замечая большого живота молодой женщины, некрасиво обтянутого черным сатиновым халатом, Юля неловко пробормотала:

— Ну, вот я и пришла.

— Вон туда встань, — торопливо приказала молодая женщина и на ходу локтем отодвинула Юлю в сторону, а сама быстро остановила свою длинную, серую, похожую на хобот машину.

— Опять сверла послали скверные, надо взгреть кого следует! — сказала она, хмуря красивые, круглые брови.

— Я, правда, еще не успел проверить… — начал Сунцов.

Молодая женщина прервала его:

— Надо всегда проверять во-время, знаешь ведь, что сейчас трудная деталь идет.

«Сердитая!» — со страхом подумала Юля, и ей вдруг захотелось спрятаться за железным инструментальным шкафчиком, чтобы о ней все забыли и оставили в покое.

Сменив сверло и пустив опять станок, молодая женщина обернулась к Юле и задала ей несколько кратких вопросов: сколько ей лет, откуда она, работала ли когда-нибудь на заводе или в училище?

Юля начала было рассказывать, где и как она жила с тетей Олей, но Татьяна Ивановна прервала ее:

— Говори короче.

Юля обиделась и замолчала. Татьяна Ивановна, как бы ничего не заметив, подозвала ее поближе к серому хоботу станка и начала объяснять, как надо управлять им.

— Повтори, — сказала молодая женщина немного спустя.

— Я… не поняла… — призналась Юля.

Татьяна Ивановна только молча пожала плечами. Подошел кран, поднял тяжелую стальную деталь с просверленными по краям отверстиями, поднес к станку новую деталь и пошел дальше. Татьяна Ивановна, Сунцов и другие сверловщики ее бригады принялись налаживать для сверления новую деталь.

— Смотри и учись, — сказала молодая женщина. — Сейчас мы опять будем сверлить борт танка. Слушай внимательно и смотри.

И она снова объяснила Юле, как надо сверлить, а потом опять сказала:

— Повтори!

Юля с испугом и стыдом подняла на нее глаза:

— Я… я не могу…

И вдруг расплакалась.

— В чем дело? Что случилось? — спросила молодая женщина, и лицо ее выразило изумление. — Откуда ты, такая нежная? Как же ты будешь дальше работать?

Она отвернулась и опять заправила что-то под серым хоботом станка. Глядя на ее располневшую фигуру, Юля тоскливо подумала:

«Ну зачем она, такая, работает?..»

Юле стало стыдно, что она ничего не поняла из ее объяснений.

«Я просто тупица!» — с отчаянием подумала она и вдруг почувствовала неодолимую сонливость, ей сразу противно стало думать, смотреть, говорить.

Когда к Татьяне Ивановне подошел кто-то, Сунцов быстро шепнул Юле:

— Ты без стеснения спрашивай у меня. Ну, что ты именно не поняла?

Юля только беспомощно развела руками.

Звонку на обеденный перерыв она обрадовалась, как избавлению. Но в столовой, все еще чувствуя себя подавленной, Юля не могла есть. Звон посуды, голоса, смех казались ей оглушительными. Громадная столовая, голубоватый парок над тарелками, мелькание незнакомых лиц напоминали ей многолюдные вокзалы.

— Ты что ж это не ешь ничего? — обеспокоился Сунцов. — Так, слушай, нельзя, нельзя… Сил не станет!