Родина

Биттори и ведать не ведала, что этот вопрос Нерея с Кике уже заранее обсудили. И договор, к которому они пришли, стоил Нерее многих бессонных ночей и потоков слез, но, оставшись наедине с собой, она прикинула и так и сяк, взвесила все за и против, послушалась совета подруги и решила противопоставить его эгоизму свой собственный. А пошел бы он… Иными словами, она уступила. И в тот же миг почувствовала, как внутренняя часть ее существа словно выросла. Что, почему? Ну, скажем так: я почувствовала себя освобожденной. Было и еще одно: между нею и Кике родилось некое взаимопонимание/сообщничество, которые все эти годы помогали им создать прочную основу для отношений, несмотря на повторяющиеся – а на самом деле скорее постоянные – ссоры и разрывы.

Пытаясь объяснить подруге ситуацию, Нерея рассказала такой случай:

– Вряд ли существует на свете пара, которая разбегалась бы чаще, чем мы с ним. Однажды, когда мы находились у него дома, я сказала, что на сей раз ухожу от него навсегда, то есть окончательно и бесповоротно. Но так как на улице шел сильный дождь, а я перед этим несколько часов провела в парикмахерской и у меня не было с собой зонта, я решила все-таки остаться – и другой такой чудесной и романтической ночи, какую мы провели с Кике тогда, мне не припомнить.

Кике никогда даже не пытался ее обмануть. Ему это и в голову не приходило. Как-то раз, например, явился на свидание с опозданием и со свежей царапиной на подбородке. Он извинился, откровенно и без смущения объяснив:

– Радость моя, прости, что опоздал. Понимаешь, был с одной девчоночкой, и дело у нас слишком затянулось.

В голове у Нереи яркой вспышкой загорелось одно слово: “хватит”. И после пиротехнического взрыва во мраке ее мыслей осталась россыпь искр, в каждой из которых можно было прочесть: “все кончено”. Этот тип не только откалывает такие вот номера, но в довершение всего еще и нагло хвастается этим прямо мне в лицо. К тому времени они были знакомы едва ли больше месяца. И вот вам пожалуйста… А ведь Нерея была влюблена в него каждой своей жилкой и готова была поклясться, что Кике, такой нежный, такой милый – до чего хорош мерзавец! – отвечает ей тем же. Она в растерянности стала оглядываться по сторонам, словно ища скрытую камеру, которая подтвердила бы, что это всего лишь шутка.

– Что с тобой? – Он выглядел искренне удивленным. – Нерея, дурочка, неужели я должен объяснять тебе такие вещи? – И он объяснил: – Радость моя, кто-то увлекается теннисом, кто-то коллекционирует марки или монеты. А мне, честно должен тебе признаться, нравится секс. Я не могу обойтись без ощущения, какое дает обладание женским телом. Сотнями, тысячами тел – сколько я сумею отходить, пока у меня будут оставаться силы. Это своего рода вид спорта, к которому у меня имеются особые способности, понимаешь? Но это никак не касается наших с тобой отношений – они ведь и вправду сложились просто чудеснейшим образом. Я очень тебя люблю. Ты моя Нерея, only one[102]. Можешь в этом не сомневаться. А вот те поставщицы оргазмов, с которыми я сплю, не зная даже ни где они живут, ни как их зовут, ничего для меня не значат в смысле чувств. Повторяю: ни-че-го. Это инструмент для получения удовольствия. Разве ты не ходишь в спортзал? Ну вот и я точно так же – только вместо того, чтобы заниматься на бегущей дорожке, упражняюсь, пользуясь очередным привлекательным телом. И мне будет очень жаль, если ты не сумеешь принять меня таким, какой я есть.

– А ты согласишься на то, чтобы я точно так же начала относиться к мужским телам?

– Подожди, подожди, а разве я хоть раз говорил тебе, что ты не должна делать то или это?

– Ладно, дай мне время. Я должна подумать.

Нерея встала – они сидели на террасе “Каравансарая”, синий день клонился к вечеру, вокруг сновали детишки и голуби – и пошла вдоль собора, серьезная, растерянная, спрашивая себя: ну почему я не могу послать его ко всем чертям? Хорошо, допустим, я его туда пошлю, а как потом заполучить обратно? Она рисовала в воображении разные ситуации – самые унизительные для себя, самые постыдные и оскорбительные, – и любая из них шла вразрез с тем, как она понимала супружескую жизнь. Ну, не знаю, чтобы это были нормальные, разумные отношения, чтобы непременно имелся мягкий диван и тапочки. Чтобы один жил ради другого. Верность и все такое прочее. Но понятно ведь и то, что я в свои тридцать шесть лет не должна пропустить последний поезд, особенно если поезд такой привлекательный, как этот.

Она в срочном порядке встретилась со своей задушевной подругой. Под глазами черные круги после бессонной ночи. На столе – кофе с молоком и круассаны. Выслушав подробный отчет, подруга напрямую спросила Нерею, любит ли она Кике.

– Знаешь, боюсь, что не могу ответить нет. В противном случае, думаю, я бы давно прогнала его к чертовой матери. Беда вот в чем: я не хочу его ни с кем делить. Хочу, чтобы он целиком и полностью принадлежал мне одной.

– А что ты дашь ему взамен? Тебе ведь уже тридцать пять.

– Тридцать шесть.