– И этого ты не можешь сделать. Даждьбог дает детей лишь в том случае, если муж и жена живут в любви. А у исполина должна быть и любовь исполинской. Ты можешь сказать, что испытываешь ее к наложнице Вария?
– Нет, отец... Но это моя добыча и я вправе распорядиться с ней, как хочу! Разве наш обычай запрещает брать в жены пленниц?
Князь и Закон русов приблизился к сыну, однако тот все равно смотрел на отца сверху вниз.
– Верно, обычай не запрещает, – тихо проговорил он. – Если пленница вольная. А ты привез рабыню!
– Богодея и ворону он привез! – вставил разгневанно Горислав.
– Великим вырос ты, сын, да безмудр еще, – вздохнул Сувор. – Ромейский император наложницу отдал, чтоб от тебя пошло рабское племя. А ты, зачарованный, не узрел того.
– Я взял сам!
– Хитрости ты не учуял. Символы власти Варий жаловал добровольно, а старую рабыню не хотел отдавать, ибо нрав твой знал и замыслил, чтоб ты взял ее, как добычу, а гордясь этим, пошел супротив воли отца.
– Но это моя добыча!
– Ты принесешь ее в жертву! Всего сто лет спят боги, а мой сын уже добыл себе рабыню!
Оскорбленный, Сувор тяжело развернулся и шагнул в ворота крепости...
Он был угнетен возвращением сына и теперь нигде не мог найти покоя.
На причале, перед крепостью, царил дух скорбного торжества, мужчины, сойдясь друг перед другом, исполняли гимны Роду, женщины играли на струнных арфах и пели славу победителям Ромеи, даже некогда веселые и бесшабашные расы ныне танцевали боевые танцы не с гуслями и забавами – с засапожниками, а варяжские купцы угощали дружинников, потеряв надежду выторговать что-либо из добычи.
На горах, куда подняли корабль, волхвы готовились к похоронам и тризне: одни взламывали дубовые бочки и расставляли прозрачно-желтый яр-тар с павшими варягами на палубе точно так же, как бы они стояли при жизни, приближаясь к родным берегам, другие увивали хорс тяжелыми еловыми плетями и кропили благовониями, которые приносили арварам из дальних стран калики перехожие.
В честь каждого воина, уходящего в последний путь, горел костер, возле которого находилась вдова с детьми и другие родственники.
Сувор велел своим внукам выкатить на площадь несколько бочек старого вина и сам бродил среди гуляющих на причале, пил с ними мед или пел гимны, потом всходил на горы и там плакал с плакальщиками, но везде ему было тревожно и одиноко, и везде спрашивали о Космомысле, который затворился с пленницей на своем хорсе и никого не подпускал. Государь отвечал, что победитель, будучи юным еще, лег спать и до сей поры спит богатырским сном, таким образом увещевая арваров и скандов, однако самому становилось еще хуже.
Тогда он вспомнил о подарке сына и, вернувшись в замок, велел внукам привести кощея. Когда юные варяги ввели пленника, тот прежде взглянул с неким превосходством, однако увидев сурового варвара, пал на колени и попытался припасть к ногам, однако Князь и Закон отступил назад и сел на лавку возле пылающего очага.
– Встань, – сказал он. – В нашей стране этого не нужно.
Уже побритый пленник не сразу поднялся на ноги, причем взгляд его влажных и скорбных глаз сделался пытливым. Казалось, он не испытывал особого страха, впрочем, как и стыда, по-прежнему отказываясь даже от плаща. Набедренная повязка, к которой он привык, живя в жарких странах, настолько обветшала, что просвечивалась насквозь и уже ничего не прикрывала. В холодных полунощных странах было не принято ходить раздетым на людях, арвары могли публично снять одежды только в двух случаях – когда бессмертные бросались со скал в море, чтобы прервать вечную жизнь, или когда варяжские воины, будь то мужчины или женщины, обнажившись до пояса, шли в бой, где следовало победить либо умереть.
Так было всегда, кроме Былого времени, когда теплый, благодатный Варяж омывал Арвар, где жили первозданные вольные люди, не ведавшие стыда.
– Почему ты отказываешься от одежды? – спросил Сувор.
– Всякая одежда это имение, – ответил проповедник. – А мой бог Марман отвергает владение собственностью.
– Как же полагается жить по вашей вере, если нельзя иметь жилища, домашнюю утварь и одежду?
– Земная жизнь должна проходить в скудости, воздержании и молитвах к богу. Нужно ли строить дворцы, если можно жить в пещерах и земляных норах? За это воздастся потом на небесах.
– Но ведь так живет скот и дикие животные.
– Для скота и прочей твари нет жизни небесной.
– Странная у тебя вера... Я слышал, кощеи мудрецы, но ты похож на простого раба, которого не радует земная жизнь.
– Я раб божий.
– Разве могут быть у богов рабы? Ведь они существуют, чтобы выполнять тяжелый труд и приращивать земные блага. Зачем богам, живущим на небесах, невольники?
Пленник осмелел и глаза его отяжелели.
– У тебя, варвар, много богов, у меня же всего один.
– Но почему Марман делает вас рабами? Разве не можете быть ему приемными детьми или друзьями?
– Потому что он наш господин и мы служим ему.
– Служите на земле и будете служить господину на небе. Так в чем же благодать? В рабском поклонении?