Родина Богов

Тем временем Ладомил посадил Краснозору на хорс и под покровом ночи уплыл из Арварского моря в океан, на тайный остров Молчания, и при существовании Родины Богов бывший уже островом. В Былые времена сюда ссылали богов, кои произносили слишком много слов, а иногда они удалялись по доброй воле, чтобы отдохнуть от речей. При всем желании здесь нельзя было произнести более чем двух слов, иначе земля расступится и пожрет говорившего. Суть дела заключалась в том, что остров был родимым пятном Земли: невысоко поднятая над водой суша плавала не в океане, а в жидком, огненном расплаве и сверху была лишь тонкая замерзшая корка. И некоторые несдержанные боги проваливались и купались в сей купели и припалили себе пятки да языки, но живы остались, ибо боги потому и боги, что сами суть огонь, потому не горят в пламени и в воде не тонут.

А оттого, что земля под ногами была чувствительной ко всякому словесному сотрясению, как темя младенца, то и пространство над островом стало таким же боязливым и чутким к речи.

Жить здесь полагалось молча – мудрый Ладомил знал, где укрыть дочь.

После гибели Арвара боги никогда сюда не заглядывали, полагая, что остров Молчания на дне морском и нет более места на земле, где можно не размыкать уст. Поэтому Краснозору с немой дружиной не слышали в Кладовесте ни люди, ни боги. К тому же поленица еще и потому молчала, что не хотела выходить замуж за громовержца, жила тихо и незаметно, дабы не привлекать внимания богов.

К ста пятидесяти годам – а Краснозоре как раз столько и было, бессмертные достигали совершенных лет и выходили замуж, а она все еще играла в куклы и каталась верхом на мамонтах, выживших в благодати теплого зеленого острова.

И эта беззаботная жизнь вдруг исчезла, едва она произнесла вслух:

– О, боже...

В тот же день на окоеме засверкала огненная колесница и в океан обрушилась невиданная здесь за сто лет гроза. Перун услышал ее глас в Кладовесте и теперь приближался, рыская над вспененной водой – должно быть, разгневался ярый и самовлюбленный громовержец, не снес обиды! Целый лес вырос из его молний вокруг острова, да не достать было ослепленному Перуну родимого пятна Земли, ибо неприкосновенно было оно для гнева богов.

Два дня кипел океан, поглощая огненные стрелы, гром на две части расколол небо, но плоский островок даже не содрогнулся и пылинка не поднялась с его поверхности. И поленица, глядя на сию грозу, и глазом не моргнула. А громовержец кричал с неба:

– Отдайся подобру-поздорову! Инно ударю тебя молнией, разольется кровь по земле и не собрать будет! Сгинешь, так и не познав мужа!

На третий день притомился Перун, и кони его притомились, опустился он на ледяную гору, коих плавало здесь во множестве, и давай уговаривать Краснозору, мол, я тебя на небеса возьму, в золотые одежды обряжу и станешь ты ездить повсюду в моей колеснице. А ей же и ответить нельзя, не провалившись в расплавленную землю, в огненную бездну. Молчала она, громовержец же по молодости и своенравию не ведал, что нельзя ей говорить, и потому решил, что смущена дева-поленица, а значит, следует быть напористей, ну и стал подгребать к острову. Уж было подгреб, но вокруг вода кипела и гора ледяная растаяла в один миг, отчего Перун вместе с колесницей искупался в кипятке.

Потом выскочил, ошпаренный, взвинтился в небо и стал оттуда грозить:

– Слышал я, хочет взять тебя за своего сына Князь и Закон русов! Так ты сватов ждешь и потому противишься? Но только знай: Космомысл хоть и одолел ромейского императора, да смертный он! А ныне я бог верховный, поеду сейчас да и сражу его стрелой!

И укатил на своих ошпаренных лошадях вниз по небосклону.

Об этом Космомысле в последнее время много молвы было в Кладовесте, но поленица знать его не знала и про сватовство не ведала, потому и пропустила угрозу мимо ушей. Но после этого стала вслушиваться, ловить каждое слово, сказанное о смертном исполине, а про него и поверженные враги говорили, проклиная, и друзья пели ему славу, только сам он молчал. А все смертные были говорливыми, ибо стремились за свою короткую жизнь высказать все слова.

Но однажды утром седьмого дня Праста месяца, когда зори сходятся и невозможно понять, новый день пришел или все еще продолжается старый, услышала она голос Космомысла:

– Здравствуй, отец!

Земля шатнулась под ногами, хотя остров Молчания был незыблим, огонь охватил грудь. И чтобы сладить с собой, она в тот час подняла дружину, посадила ее на боевых мамонтов, изготовилась и стала ждать...

9

Сувор стоял и любовался сыном, подпирающим головою крестовину мачты, и думал, что пора закладывать новый корабль, поскольку этот, выстроенный для исполина на седьмом году его жизни, был ему уже мал словно детская рубашка. И юные варяги, коим была оказана честь вести по затону богатырский корабль, тоже с восхищением взирали на Космомысла и спотыкались на каждом шагу.

Перед крепостными воротами сбросили сходни, отроки спустили с борта окованный сундук с подарками, однако сын спрыгнул на мостовую, снял шлем и преклонил колено.

– Здравствуй, отец!