Родина чувств

Когда отрезаешь ломоть домашнего хлеба, широкий, во всю буханку, он податливо гнётся навстречу, ластится. И ты невольно улыбаешься ему. Душа наполняется счастьем. Глаза кровоточат невыплаканными сердечными слезами. Отстраняя ненадолго начало трапезы, глядишь на этот кусок и видишь, словно наяву: большой мешок крошек, и маленькую девочку, что едет на крыше вагона, прижавшись к отцу.

Право на жизнь

Солнце явно намеревалось нырнуть в омут вечера. Его манила прохлада и мягкое прикосновение ванны наполненного облачной пеной горизонта. Понежится в промежутке меж пошлым¹⁷ и будущим, передохнуть немного и, – в гору утра.

Солнце то взбирается к вершине зенита, то катится к подножию дня. Не торопится, не медлит, всё своим чередом. Но вдруг, – ухватилось за ломкую печную трубу крыши дома, что стоит, одним боком облокотившись о стену леса. Странные звуки, идущие с поверхности земли, заставили запнуться течение жизни. Перегородили его, словно плотиной и округа постепенно заполнилась половодьем жаркого света.

– Ба-бах! Бах! Хрясть! – щурит свой румяный лик Солнце, но не разберёт никак, что за шум там, внизу. Взмокло светило. Утёрлось тучкой, пустило по ветру в сторону речки и в путь, догонять самого себя. И потянулся свет ручейками, промеж сосен, оставил после себя небольшие озёра зарослей чистотела и крупные капли одуванчиков.

Ну, а нам-то что, мы не звёзды, нам позволено осмотреться, отдышаться и попытаться понять, что к чему.

–Бабах! Ба-а-ах! Хрясть-ть!– раздалось вновь.

– Слушай, сосед приехал, что ли?

– Почему?

– Да, слышишь? С его двора шум?

– Не-а.

– Да прислушайся!

– А, и правда! Как будто бы кто-то дрова рубит.

– Но ты соседа видела?

– Нет…

– Пойду посмотрю, кто там. Сходить?

– Обязательно сходи, только аккуратнее, смотри под ноги, змеи там.

Лис жил во дворе дома третий год. В иное время он не стал бы так рисковать. Но после череды засушливых лет, отыскать мышей в лесу становилось всё труднее. Прошло то время, когда гнус¹⁸, семенящий серыми ручейками друг за другом, украшал любой поваленный ствол. Теперь лишь подле человеческого жилья всегда было чем поживиться и грызунам, и тем, для кого они – дежурное блюдо. Ежам, ужам, волкам, совам, лисам.

Вопреки расхожему убеждению о том, что главное лакомство для лис – курятина, нашему Рыжику, как окрестили его местные жители, приятнее было проглотить лягушку, чем возиться с бабским кудахтаньем несушек и давиться их жёстким оперением . Нетипичный норов лиса пришёлся людям по нраву. Его не гнали от домов и даже прикармливали. Засохшие корочки сыра, остатки подкисшего теста, подпорченные яйца, – всё шло на холостяцкий стол лиса. Брезговал он только засохшими горбушками покупного хлеба. Они покрывались не целебной зелёной плесенью, а страшной чёрно-жёлтой, на которую было неприятно даже просто взглянуть, не то, что есть её.

Каждую ночь Рыжик обходил дозором дома. Подстерегал припозднившихся мышей у крыльца и казнил, без суда и следствия. Перед рассветом, сытый, закусывал тем, что приносили люди. Больше всего ему нравилось сырое тесто. От него немного щипало в носу, но зато в животе становилось легко и приятно.

К рассвету Рыжик забирался во двор давно пустующего дома и дремал. В забытьи он вздрагивал всем телом, тихо и жалобно тявкал, быстро перебирал ногами и часто дышал. В какой-то момент замирал и из-под плотно сомкнутых глаз ручьями текли слёзы. Муравьи тотчас же принимались собирать капли, щекоча его мелкими ступнями, чем неизменно будили лиса. Рыжик чихал, муравьи разлетались в разные стороны, а лис шёл к колодцу, где специально для него люди держали воду. Вода всегда, даже в самый жаркий день, была чистой и свежей. Каждый, кто приходил к колодцу, отливал немного из своего ведра в наполовину зарытую глиняную крынку с шершавым широким горлом. Лис лакал и поглядывал по сторонам. Ему не хотелось быть застигнутым врасплох. Несмотря на явное расположение к нему людей, у него не было причин любить их всех. Оправданием сему обстоятельству служил страшный случай, произошедший четыре года назад.

В его жизни была красивая история настоящей любви. Настоящее иным и не бывает, впрочем. Если сам лис был довольно крупным парнем, с тёмной, почти серой грудью и янтарными глазами, то его избранница не отличалась статью, не хвалилась яркими нарядами. Она была милой, скромной и застенчивой лисичкой. Ухаживания Рыжика восприняла как должное. По причине ли своей доверчивости или вследствие безграничной наивности – непонятно. Но ей казалось, что, коли такой рассудительный и видный парень обратил на неё внимание, то она того достойна. Хотя, кумушки, что приходили на реку, рассуждали иначе:

– Нет, ну какова, а? Нахалка. Ведёт себя, как барыня. В нос Рыжего лижет, в глаза глядит. Думает, что нужна она ему. Тот-то пожалел дурочку. Поиграется и бросит. На что польстился-то? Хвост короткий, уши маленькие… Тьфу! Срамота.