Родина чувств

– Это тоже меня не удивляет… Ладно, пойдёмте в дом, я напою вас кофе, а завтра уедете к себе домой, и забудете обо всём, что приключилось сегодня.

– А почему завтра? Почему я не могу поехать сегодня?!

– Потому, девочка, что это была последняя нынче электричка. У нас они ре-едко останавливаются.

– Понятно. Меня Адой зовут. И я уже не девочка!

– Даже так?!

Девушка покраснела, а я покачал головой:

– Как жаль. Вы ещё так молоды, и уже испорчены… Для меня все женщины – девочки. Все, до единой!

Когда мы подошли, наконец, к моему дому, оказалось, что прямо у самого порога натекла глубокая лужа. Слева и справа высокий забор. Не обойти никак. На ногах Ады – невысокая маркая обувь. Перенести девушку я бы вряд ли решился. А, вот…

– Ступай так, – я скинул куртку вкупе с вежливостью прямо в середину лужи и подбодрил её,– ступай, не бойся.

– Ой! Зачем же вы, я бы сама. Новая куртка…с виду.

– Да, новая. Неважно. Мне тут только переломов не хватало. «Скорая» сюда не доедет.

– Никогда?

– Ну, почему «никогда»?! Летом доедет, осенью, если не очень развезёт. А вот зимой и весной – едва ли. Так что – ступай смело на крыльцо и в дом. Широко дверь не открывай.

– Почему? Выскочит кто?

– Выскочит. Тепло выскочит. Иди уже.

Ада юркнула в дом. Ловко, нахально, как змейка. Заметив это, я поморщился, но списал своё недовольство на обычную нелюбовь к гостям.

Развесив сушится одежду, я придвинул три табурета из морёного дуба поближе к печке, на один из них усадил гостью и стал хозяйничать.

– У вас и вправду есть кофе? – спросила девушка.

– Нет, я солгал. У меня только компот из сушёных ягод вечнозелёного дерева.

– Да?..– девушка постаралась скрыть разочарование и спросила, – а что за дерево?

– Обычное кофейное дерево. В нашем случае, если судить по размеру зёрен, растёт оно в Эфиопии, а не Бразилии, как написано на этикетке.

– А… А почему вы так думаете?

– Зёрна мелкие. Бразильский побольше будет.

Пока на плите закипал компот из арабики, я нарезал хлеб, сало и водрузил на салфетку в центре табурета сахарницу со щипчиками для колки рафинада, торчащими на манер оленьих рогов.

– Ого, как у вас тут…– реакция Ады была непонятна мне.

– А как тут у нас? – поинтересовался я.

– Салфеточка, сахарница, щипчики…

– Если вам неудобно, мы можем и за столом. Просто я не очень люблю теперь есть за столом, один.

– Ой, простите… Я не знала.

– Конечно, не знала! Мы сегодня видимся впервые! Я уже год, почти год, как без собаки. раньше я молол кофе и совал ей поднос, на проверку. Ел сам и угощал её, а теперь....

Ада глянула в мою сторону так определённо высокомерно, как на душевнобольного, и воскликнула:

– Ну, что вы, в самом-то деле! Я-то решила, – из близких кто… А тут – собака. Подумаешь!

Я не разозлился, не расстроился. Стало немного грустно и всё. Я мысленно вычеркнул новую знакомую из немногочисленной стайки известных мне девочек, среди которых, вперемежку, были и люди, и собаки. Затем очень серьёзно, и уже снова «на вы», спросил:

– Ада, а вы любите детей?

– Ну, да. Наверное. А к чему этот вопрос?

– Вы смогли бы приютить у себя ребёнка?

– Как это – приютить? На ночь оставить? Купить чужому ребёнку конфету? Могу, конечно. Мы с ребятами из группы раз в два месяца ходим в дом малютки.

– Где вы учитесь?

– В педагогическом. Биология-физика.

– Разве такое бывает? Ни уму не сердцу.

– Да, у нас так!

– Ладно, это пустое всё. Скажите лучше, смогли бы взять чужого малыша себе насовсем?

– Ну, это вряд ли.

Мы помолчали немного. Рассудив, что хуже уже не будет, я вновь заговорил:

– Знаете, Ада, я вырос в интернате… Мы подбегали к каждой взрослой женщине, что переступала порог нашего общего дома, хватали её за руки и задавали один вопрос: «Вы моя мама?!» Десятки голосов делались звонкими от волнения, десятки пар глаз лучились надеждой. Каждый из нас страстно желал понравиться…

– Чтобы было вас любили?

– Не перебивайте меня, девочка. Нет! Чтобы проникнуть в дом на правах ребёнка, ну а там уж – отплатить по полной за всё пережитое. За синяки через накинутый матрас, за взрослые вздохи с соседней кровати, за ранний ужин и тёмные круги под глазами. И только если ЭТА простит за всё сделанное зло и сказанное со зла, да услышит то, о чём не расскажет никогда и никому, я назову её «ма!»

– Вы рассказываете такие страшные вещи, но…

– Я правду говорю. Но вы не договорили, я прервал вас…

– Я считаю, что расплачиваться за минутную слабость и бросать свою жизнь, как шубу в лужу, под ноги тому, кто этого никогда не оценит?! Ну, уж – нет!

– Что вы назвали слабостью, Ада? – строго спросил я.

– Слабость?.. Желание взять чужого ребёнка!

– А если оценит? Не сразу. Не так скоро, как хотелось бы, но оценит, всё же!

– Через месяц, год или никогда?!

– Этого не знает никто.

– Ну, не знаю… По-моему, лучше взять животное из приюта. Кошку там, или собаку. Проще. Да и ответственности меньше.

– Конечно, меньше…

– Да! Ребёнка, коли надоест, это не сумку в зубы и за порог. Бумаги, волокита. Что скажут соседи, опять-таки…

– О чём вы?! Соседи-то здесь при чём? – в сердцах воскликнул я.