Родина чувств

– Да о том пикусе, что прилетает каждое утро и будит меня ни свет не заря. Долбит мёрзлый виноград, нахал и невежа. Под гроздьями снег в ошмётках, как в крови. Посему я не «наконец», а вдругорядь! И неймётся ему… Что он тут забыл? Чего ему в чаще-то не сидится?!

– Вы меня заинтриговали, ибо не пойму я, о ком, собственно, речь.

– Да о дятле я, начитанный вы наш, о дят-ле!

– Так к завтраку оне, всегда в один и тот же час. И весьма скромны притом. Не теснят малых птах.

– А вы сейчас о ком?

– О воробьях да синицах, о поползнях, наконец.

– Ах! Вы и тех беспутных помянули, всех разом.

– Что ж вы, батенька, всеми недовольны. Чем они, бедолаги, мешают? Чем тревожат ваше беззаботное времяпровождение?

– Так одним лишь существованием своим!

Брови на моём лице воспарили от удивления, переместившись непосредственно под короткий чуб. Не столько в ответ на возмутившее высокомерие визави, сколько вследствие того, что прямо на подоконник, из ковша подтаявшей коросты льда крыши, посыпались гусеницы. Целая пригоршня пушистых гусениц в чёрных шубках. Со сна они ёжились от холодных прикосновений блекнущего неба и не знали, что предпринять.

– Ого – смотри!

– Да, вижу-вижу. Рано радуешься, мой друг. Пробуждение их несвоевременно. И трагично…

– Но отчего?!

– Увидишь…– многозначительно протянул собеседник.

Мягкая, словно комок шерсти, многоглазая горсть червячков привлекла воробьёв. Ни мрачный окрас, не беспомощность гуселей не смутила птиц. В мановение ока, как причудливую мишуру с ёлки, поспешно и несколько кровожадно содрали они гусениц с подоконника. Всех до единой.

– Ну, вот, говорил я тебе!

– Про что?..

– Про беспутность эту воробьиную, про подлость.

– Они хотят выжить.

– Так и гусеницам хотелось того же самого, как считаешь?!

–…

– Ладно, не отвечай. Это я так, по-стариковски. Знаешь, как воробьёв в старину-то называли?

– Как?

– Вор-воробей, не иначе.

Вечер лихорадило. Лик его, обретя болезненную бледность, совсем приуныл. Дятел всё ещё топтался у воды, впрочем, и ему сделалось немного не по себе. В очередном глотке обнаружился тонкий, похожий на стекло ломтик льда, который обломился и цапнул по-змеиному нежный пестик языка. Эта неприятность окончательно стряхнула аромат наваждения весны.

Следующее за тем утро было сухим и строгим от мороза. Ничей любопытствующий взор не искал повода развеять зимнюю скуку, вмешавшись в чужую жизнь походя, сквозь оконное стекло. Злым словом, мнением, обосновавшимся в пустом гнезде домыслов. Суждением о том, чего нет.

А на ближайшем к дому виноградном суку сидели, прижавшись друг к другу, три птицы: воробей, дятел и синица. Дятел отбивал кусочки янтарного винограда и передавал соседям по очереди. Им было почти тепло и почти весело. «Скоро весна», – думали они и предстоящие недели холодов, что сдерживают многие порывы, совсем не пугали их.

Встречный ветер

Взрослый идёт по следам чужих ошибок.

Ребёнок – вослед своей мечте.

I

Прошёл почти год, как не стало моей собаки. Мы так долго глядели в одном направлении, делили кров и трапезу, друзей и врагов. Во время походов, коленом я ощущал её надёжное тёплое плечо. Для того, чтобы попросить о чём-то, достаточно было просто подумать. Часто излишним оказывалось даже это. Мы так часто гуляли вдвоём, что я забыл, как это делается в одиночку. Но пошатнувшееся здоровье вынудило учиться заново и тому. И когда, после нескольких месяцев затворничества, я стал выходить, то бродил бесцельно, пугаясь своих шагов, которые звучали, как чужие, в тишине леса.

В тот вечер, выглянув в окно, понял, что пора обновить новую куртку. Дождь разогнал по домам немногочисленных соседей, и я решил-таки не дожидаться благоприятной погоды. С собакой-то я бы пошёл на прогулку без колебаний. А идти одному… Но у нас, в средней полосе, если ждать, пока тучи выжмет досуха и развесит сушится на солнце, можно не выходить из дома неделями. Заодно хотелось выяснить, повезло ли той нерасторопной косуле, которой обыкновенно не хватало места под зонтом сосны. И её лучшая половина оставалась сухой, а филей сдавался на милость непогоде. Так что после дождя она делалась похожей на кенгуру. Из-за тёмных от воды грязноватых шаровар и куцего плюшевого жилета верблюжьего цвета, который оставался сухим.

Добравшись до поляны, на краю которой лет триста тому назад остепенилось семейство сосен, я порадовался отсутствию перемен. По-крайней мере в том, чем я тщился потешить себя в очередной раз. Несмотря на сильный дождь, под аркой ветвей дерева было тепло и сухо. Упругий ковёр опавших за столетия игл защищал землю от вторжения сорных трав. Пережидая непогоду, тут расположились лосиха с сыном – подростком, два семейства косуль, взрослый олень и кабанчик. Последний едва успел скинуть с себя полосатую пижамку, как ощутил всю полноту собственного величия и самостоятельности. В результате чего отстал от родителей.