Ждать пришлось тридцать лет и три года. Пятидесятые подарили рожденным в неволе советским писателям первую заграницу. Блуждая по хищному, сияющему, вертикально организованному миру, они пытались скинуть морок сбывшихся грез и твердо держались за рентгеновские классовые очки, дающие всему этому великолепию совсем другую цену. Пионеры-землепроходцы капиталистических джунглей виделись себе прекрасными инженю с добрых островов, не знающими, что такое деньги, но держащими за пазухой золотой ключик правильного мировоззрения; любимцами бедняков и гремучей в двадцать жал змеей для своры псов и палачей в белых аксельбантах. Будучи сами инопланетной диковиной, они представляли себе весь мир чужой вселенной, где капитал, где правит зло, где море соблазнов и тюрьма народов, где неон, и кримплен, и нужда, и проститутки, алчные эксплуататоры и согбенный народ, и стражники-лимончики в белых ремнях накрест, с собаками и усиками.
Это первое сочленение миров породило новый вал фантастической литературы — на этот раз многократно усиленный кинематографом. Вернувшись на Землю, евроамериконавты засели за машинки и сочинили большую пургу об опасных хожениях во две сказки — добрую Утопию и страшную-престрашную Ненормандию. Спереди лучился добротой Солнечный Город мечты, где все было механизировано, скучно, стерильно, зато арбузы размером с Пулковскую обсерваторию, а индивид плюет только в урны и знай изобретает что-нибудь бесплатное для человечества. С другой была Луна, ближняя планета Желтого Дьявола (зря, что ли, они на нее первые высадились?), где чудо опошляют и ставят на службу кровососам, оттого у них ничего и не растет (Незнайка, помнится, первым делом удивился, какая мелкая малина у г-на Клопса, другое дело у нас — дикая, ничья и в ладонь не умещается). В одном Зазеркалье великие рассеянные ученые в бородках приручали волшебную энергию солнца для вечного лета и обжираловки. В другом — великие маниакальные ученые в бородках пускали ее на разрушительный золотоносный луч гиперболойда. Эра космоса и телевидения казалась первым шагом в новый мир без границ, и было втройне важно, в чьи руки попадет великая тайна — титанов-созидателей или бонапартов-поджигателей. Ефремов написал «Туманность Андромеды» (1957), Носов — трилогию о Незнайке (1954), перевели «Чиполлино» (1953), поставили «Старика Хоттабыча» (1956) и «Тайну двух океанов» (1956), а Владимир Чеботарев и Геннадий Казанский экранизировали роман века «Человек-амфибия» об участии морских дьяволов в классовой борьбе.
Встреча бывалого сказочника, режиссера «Хоттабыча» Казанского и склонного к авантюрным похождениям научпоповца Чеботарева была поистине исторической. Только этому тандему было по силам слить искристые подводные балеты и акробатические кульбиты с крыши на крышу, дуэли батисфер с жемчугодобывающими шхунами и хитрые побеги с близнецовым грузовиком-подставой, по-уэллсовски снятые кафедральные соборы и горячие средиземноморские танцы а 1а «Горький рис»; ассирийский профиль Вертинской, неаполитанские скулы Коренева, кастильскую бородку Козакова и скандинавский овал Владлена Давыдова; неореализм, аквапарк и оперетту «Вольный ветер».
Античный юноша, подводный принц-русальчик, сумасшедший миллионер в белых штиблетах перешагивал из ирреальной, безмятежной и чистосердечной Атлантиды в косный, порочный и привлекательный земной ад с визгом тормозов, ором газетчиков, лязгом цепей и выхлопами саксофонов. Пытливому Колумбу открывался перевернутый мир, где гнусное и смрадное дно-трюм-пекло — сверху, а в голубой бездне роятся золотые рыбки, вьются кораллы и выписывают восьмерки кореша-дельфины. Глупые люди боятся воды, жалеют друг другу рыбы, решают себя жизни за странные бумажки под названием «деньги» и блестящие бусинки, каких на дне миллион. По щекам божественных землянок струятся слезы размером с королевскую жемчужину, а бандиты жируют. Своей двухмерной сказкой двое из ларца задолго предвосхитили все сегодняшние «гринписовские» пасторали и нравоучения о том, что хвост-плавники — хорошо, ноги и речь — плохо. Парень, Который Прыгнул Первым, Парень, Который Трубит в Рог, Парень, Которому Необходима Влага, открыл человечеству великий путь игры, любви и свободы, путь сердца — а его за это приковали к чану с мутной жижей, подрезали серебряные крылья-плавники, погубили мечту. Как и всякому шестидесятнику, ему были жизненно необходимы море, фонтан, поливальные машины и девушка с глазами дикой серны. Они еще не знали, что такое пошлость, и говорили о чувствах вслух. «Это что, любовь с первого взгляда? — А разве бывает другая любовь?»